Сообщений в теме: 66

[Asadulla]

Время летело быстро, и развертывание советских зенитных ракетных полков (ЗРП) в Сирии шло полным ходом, хотя злополучный протокол об их применении еще даже не был согласован. Над ним усиленно корпели военные двух стран, но дипломатов к этой работе и близко не подпускали. Это тоже было нечто новое. Однако по настоянию Громыко мидовцев время от времени знакомили с текстом соглашения, и министр постоянно интересовался, как идет дело.
31 декабря 1982 года уже ближе к вечеру он вызвал заведующего ОБВ и начал расспрашивать: кто будет командовать этими полками и против кого будут применяться советские ракеты?
Ему было доложено, что помимо защиты объектов на территории самой Сирии проект протокола Министерства обороны СССР допускает использование советских ЗРП в следующих трех ситуациях:
1) Для нанесения ударов по целям над территорией Израиля;
2) в случае столкновения между сирийскими и израильскими войсками в долине Бекаа в Ливане, наши ЗРП (в соответствии с пунктом 2 соглашения) могут быть задействованы для нанесения ударов по израильским целям как над территорией Ливана, так и над территорией Израиля;
3) в случае конфликта Сирии с Ираком или Иорданией, который будет рассматриваться сирийским руководством как агрессия с их стороны, советские ЗРП также могут быть задействованы для нанесения ударов по иракским и иорданским целям, причем не только над сирийской территориями, но и над территорией самого Ирака и Иордании.
Поэтому в протоколе надо четко оговорить, что советские ЗРП будут наносить удары по целям только над территорией Сирии при отражении агрессии со стороны Израиля.
Громыко явно помрачнел:
— А кто будет принимать решение о применении ракет?
— Сирийский Верховный главнокомандующий или в его отсутствие — министр обороны и начальник Генштаба. Но у нас есть замок — это решение в соответствии с протоколом приводится в исполнение через советского Главного военного советника в Сирии. Он может и не исполнить это решение.
— Покажите мне текст, — не поверил министр.
Ему показали пункт 4-й проекта протокола: «Решение на применение ЗРП ДД принимает Верховный главнокомандующий вооруженными силами САР, а в случаях, не терпящих отлагательства, — министром обороны и начальником Генерального штаба. Принятое решение приводится в исполнение через ГВС в вооруженных силах САР, а при его отсутствии — через его заместителя».
— А в протоколе записано, что он может не исполнять? — спросил Громыко.
— Нет.
— Значит, решение все-таки за сирийцами. Я поговорю с Устиновым.
Рабочий день давно кончился. Под угрозой было празднование Нового года, а Громыко продолжал ворчать:
— Вечно у вас на Ближнем Востоке что-то приключается. Ведь это же надо — три войны сразу! Большую часть своего времени как министр я трачу на ваши ближневосточные дела. Можно подумать, что это не Вы, а я заведую отделом стран Ближнего Востока.
Это было новогоднее поздравление министра. С юморком.

[Asadulla]

Первый транспорт с советскими войсками прибыл в порт Латакия 10 января 1983 года. Остальные пять транспортов — еще через несколько дней. Все военные были переодеты в гражданскую одежду и представлялись туристами.
Однако размещение советских ракет в Сирии и появление там советских солдат не могли остаться незамеченными. Военные еще не успели ступить на сирийскую землю, как в США забили тревогу. Поэтому новый 1983 год начался с представления, которое было сделано Советскому Союзу одновременно в Москве и Вашингтоне.
Уже 7 января заместитель госсекретаря Иглбергер пригласил советского посла Добрынина и, не вступая в долгие разговоры, передал «пункты к беседе» по поводу этих ракет. Два первых пункта гласили:
«1) СССР, по нашим сведениям, готовится предоставить Сирии ракеты САМ-5 класса «земля — воздух». Я уверен, что Вам известно о недавнем заявлении правительства Израиля о том, что сирийцы сооружают внутри Сирии две базы для таких ракет. Можно предположить, что они, по крайней мере на начальном этапе, будут обслуживаться советским персоналом.
2) Если сирийцы получат такие ракеты, то мы сочтем это за важное региональное событие негативного характера — такое событие, которое создает новые неопределенности и опасения, повысив тем самым шанс на возобновление конфликта в этом районе».
Особую озабоченность американцев вызывал большой радиус действия советских ракет. По их расчетам, они могли покрывать из Сирии все воздушное пространство Ливана и части Израиля, обладая способностью сбивать там израильские самолеты. «Какова цель развертывания оружия такой большой дальности?» — спрашивали американцы. А дальше следовало предупреждение: Советский Союз будет нести ответственность «за непредвиденные последствия» и циклы насилия, если продолжит развертывание своих ракет.
Больших эмоций в Москве это представление не вызвало. Его ждали. Только показалось странным, как быстро американцы узнали о появлении советских ракет. Впрочем, это был Ближний Восток, там ничто долго не держится в тайне.
Ответ последовал сразу и был жестким. 17 января советский посол в Вашингтоне Добрынин посетил заместителей госсекретаря, Бэрта и Велиотиса, и указал «на полную безосновательность и, более того, неправомерность выражаемой озабоченности».
«Мы не делали и не делаем секрета из того, — заявил Добрынин, — что предоставляем жертвам израильской агрессии определенные виды оружия для обеспечения их законных оборонительных потребностей. В свете продолжающейся агрессии Израиля в Ливане, непрекращающихся угроз с его стороны в адрес Сирии принятие руководством этой страны мер по укреплению ее безопасности является вполне естественным и закономерным.
Поставляемые Советским Союзом средства ПВО не предназначаются ни для каких иных целей, кроме защиты от нападения с воздуха. Поэтому они могут вызывать беспокойство лишь у тех, кто стал бы замышлять такое нападение, то есть новую агрессию. Другими словами, если будет исключена подобная угроза безопасности Сирии со стороны Израиля, — а ключевую роль здесь могут сыграть именно США, — то сама по себе отпадет и необходимость в использовании этих средств ПВО, поставляемых Сирии в целях ее самообороны».
Бэрт сказал, что ответ «разочаровывает». Это советское оружие качественно превосходит все, что поставлялось Израилю раньше и потому вносит дестабилизирующий элемент в ближневосточную обстановку.
Наступила короткая пауза. Сирийский министр Хаддам совершил турне по арабским странам, информируя их задним числом о размещении советских ракет. Из Москвы арабским лидерам тоже были направлены соответствующие послания, а из Вашингтона их просвещали американцы.
Арабский мир замер в ожидании: что будет? Израиль же таинственно молчал. Правда Хаддам сказал посланнику Посувалюку, что произошло некоторое снижение воинственности в заявлениях израильских деятелей. Но причиной тому были не советские ракеты. Военная акция Израиля, сказал Хаддам, нанесла бы в данный момент ущерб интересам США, поскольку те делают ставку на присоединение арабов к плану Рейгана и потому они сдерживают Тель-Авив.
Но в Москве такой уверенности не было. Громыко, хотя и очень осторожно, бил тревогу: что будем делать, если Израиль нанесет удар по нашим ракетам?
Но Устинов излучал спокойствие:
— На войне как на войне. Они стукнут и мы стукнем. У нас возможностей куда больше.
— Да, — как-то неуверенно возражал Громыко, — но это означает наше непосредственное влезание теперь и в ближневосточный конфликт. А за плечами уже Афганистан…

[Asadulla]

Вот в такой обстановке в конце января Политбюро приняло решение рекомендовать руководству Сирии принять ряд мер по политической и военной линиям в связи с непрекращающимися угрозами Израиля:
«Выступить с Заявлением правительства Сирии по поводу этих приготовлений, в котором предупредить, что в случае вооруженных провокаций Сирия незамедлительно предпримет решительные ответные меры. В заявлении особо подчеркнуть, что началом агрессии Сирия будет считать не только прямое вторжение израильских войск на территорию и в воздушное пространство Сирии, но и диверсионные акции против объектов, находящихся в САР…
Сирийским друзьям необходимо принять меры по усилению бдительности и повышению боеготовности вооруженных сил Сирии, подготовить их к возможным немедленным ответным действиям, надежно обеспечив при этом защиту советских ЗРК. При этом сирийскому руководству следует исходить из необходимости отпора вооруженной провокации Израиля имеющимися силами и средствами, не уповая на возможность непосредственной военной поддержки извне».
Это решение, которое готовило и пробивало Министерство обороны, Устинов прокомментировал следующим образом:
— Надо взбодрить сирийцев, чтобы они не трусили. Идет война угрозами и незачем уступать это поле боя Израилю. Сил у сирийцев не меньше, чем у израильтян. Нет только уверенности в собственных силах. Надо, чтобы до них дошло, наконец, воевать надо самим, а не надеяться на дядю!
В Дамаске, когда прочитали это советское обращение, тут же откликнулись: со всем согласны. Но что характерно, в Заявлении сирийского правительства, опубликованном 4 февраля, была полностью опущена советская рекомендация о том, что началом агрессии должны считаться и диверсионные акты против объектов на территории Сирии. А дальше Асад действовал по накатанной дорожке — запросился с визитом в Москву «в связи с обстановкой на Ближнем Востоке».
Но Андропов встречаться с ним не захотел: сейчас не время. Поэтому Асаду тоже ответили в духе сложившейся традиции: «Для рассмотрения вопросов, связанных с использованием советских ЗРК и организации взаимодействия их с войсками САР, 2 февраля в Дамаск мог бы вылететь начальник Генерального штаба Н.В. Огарков. Что касается поездки Асада, то ее можно было бы осуществить позднее с учетом визита Огаркова».
Теперь кашу расхлебывать снова приходилось начальнику Генерального штаба. Из Дамаска он дал лаконичную депешу: первый зенитный ракетный полк с ракетами С-200 (САМ-5) размещен на позициях около Дамаска, укомплектован, обеспечен и отвечает всем требованиям боеготовности.
Это был 231-й зенитный ракетный полк ПВО дальнего действия, который был сосредоточен в районе Думейры в 40 километрах западнее Дамаска. К 1 февраля в 5 километрах восточнее Хомса был развернут 220-й ЗРП ДД. В один из пригородов Дамаска прибыл технический полк. Вертолетные отряды радиоэлектронной борьбы (РЭБ) развернулись на столичном военном аэродроме, а подразделения наземной РЭБ — на Голанских высотах и в долине Бекаа.
Регулярных советских частей на территории Ливана и Сирии не было. Однако в сирийских военных подразделениях и штабах находились многочисленные военные советники и специалисты. Они принимали непосредственное участие в боевых действиях, и потери среди них составили более 200 человек ранеными и 13 убитыми. Общая численность советских войск в Сирии приближалась к 8000 человек.
«Прибытие в Сирию новых советских зенитных ракет дальнего действия, — докладывал Огарков, — изменило политическую атмосферу на Ближнем Востоке. Шум, который подняли американцы, обернулся не в их пользу — он изменил психологический настрой арабов. В морально-политическом плане они потерпели поражение. Правда, это может подтолкнуть их к нанесению удара по Сирии».
А по возвращении Огаркова, 9 февраля, в ЦК была направлена Записка по итогам его поездки в Сирию. В ней указывалось, что сирийскому руководству оказана помощь в решении задач по повышению боеспособности вооруженных сил и «уточнен план нанесения ответных ударов на случай вооруженных провокаций Израиля». Теперь Израиль вынужден «всерьез считаться с тем, что в случае агрессии против Сирии он не останется безнаказанным». Но далее следовало предупреждение:
«В этой обстановке следует ожидать, что США и Израиль попытаются сорвать процесс дальнейшего усиления обороноспособности САР, дискредитировать курс на военное сотрудничество с СССР… Существует реальная угроза проведения Израилем военной акции против Сирии, в том числе в отношении советских ЗРК. Одним из вариантов может быть нанесение ударов по палестинцам и провокация столкновений с сирийскими войсками в долине Бекаа с последующим их расширением и нанесением внезапного удара по системе ПВО САР, включая советские ЗРП».
Однако каких-либо радикальных мер в этой связи Министерство обороны не предлагало и 11 февраля Политбюро приняло решение согласиться с его рекомендациями. Главными из них были:
«Убеждать политическое и военное руководство страны в необходимости решительного проведения соответствующих эффективных акций в случае агрессивных действий со стороны Израиля, но строго в рамках ответного удара, не дающего повода США и Израилю для широкой эскалации конфликта.
Продолжать разъяснять сирийцам, что в случае развязывания военного конфликта они рассчитывали бы прежде всего на свои собственные силы, не уповая на непосредственную военную помощь извне. В этой связи на дальнейшее увеличение советского военного контингента в САР не идти, ограничиться направленными к настоящему времени двумя ЗРП ДД. В дальнейшем вести дело к тому, чтобы передать материальную часть этих полков сирийской стороне с заменой советских военнослужащих сирийскими специалистами. Вместе с тем изучить возможность создания в порту Тартус пункта материально технического обеспечения для нашего ВМФ».

[Asadulla]

Прошло совсем немного времени и мрачные прогнозы Огаркова начали подтверждаться. В середине февраля в Тель-Авиве было объявлено, что министром обороны назначен Моше Аренс. Внешне он являл полную противоположность своему предшественнику — грузному и грубоватому Ариэлю Шарону, которого за его крутой нрав окрестили «бульдозером».
Новый министр выглядел элегантным интеллигентом в золотых очках и пользовался репутацией ведущего специалиста Израиля в авиационной промышленности. Но за его изысканной вежливостью скрывался весьма решительный политик, «ястреб» по своим взглядам.
25 февраля американская газета «Лос-Анджелес таймс» опубликовала статью под броским заголовком
«Аренс предупреждает: Израиль может уничтожить новые ракеты в Сирии»
В интервью руководителю вашингтонского бюро этой газеты новый министр заявил, что Израиль пока мирится с развертыванием этих мощных зенитных ракет, хотя их наращивание дестабилизирует обстановку. Но он прибегнет к «превентивному удару против Сирии», если размещение этих ракет будет продолжаться и «израильтяне сделают вывод, что им угрожает смертельная опасность».
И хотя уже на следующий день Аренс стал отрицать, что употреблял в этом интервью выражение «превентивный удар против Сирии», в Москве обратили на него серьезное внимание. Тем более, что обращение к американцам оказать «сдерживающее влияние на Израиль» результата не дало. Заместитель госсекретаря Ричард Бэрт ответил 19 февраля, что «США не могут взять на себя ответственность за возможные израильские действия». А у самих США сохраняется озабоченность тем, что эти советские ракеты обладают «физической способностью» поражать цели в пределах Израиля. Это может стать источником дальнейшей напряженности.
Еще более резким было заявление министра обороны Уайнбергера по телевидению в программе Эн-Би-Си. По его словам, присутствие в Сирии советских зенитных ракет большой дальности, обслуживаемых советскими расчетами, «несомненно, усиливает опасность возникновения новой войны на Ближнем Востоке в еще более широких масштабах… Это означает, что русские вполне могут нажать на спусковой крючок».[83]
Громыко так прокомментировал эти высказывания:
— Мм…да, кажется, еще один узел завязывается. И он может оказаться похлеще Афганистана. Нам и нашим людям ни в коем случае нельзя стать заложниками Сирии в ее авантюрной игре на Ближнем Востоке.
Но Устинов был настроен по-боевому, и тут он был не одинок. Вскоре последовало строгое указание Андропова укрепить позиции Сирии в противостоянии с Израилем и для этого форсировать создание советской военной базы в Сирии.
А 12 мая Политбюро одобрило предлагавшийся сирийцами проект соглашения о создании пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) в районе порта Тартус и заходах советских военных кораблей в территориальные воды и порты Сирии. Для подписания такого соглашения сразу же была направлена в Дамаск правительственная делегация во главе с первым заместителем главкома ВМФ Н.И. Смирновым, с тем чтобы после его подписания немедленно командировать в Сирию до 1000 военных специалистов.
Андропов так резюмировал этот шаг:
— Мы не только укрепляем свои собственные позиции в мире, но и обеспечиваем безопасность своих друзей.
24 мая в Дамаске было подписано соглашение о поставке Сирии в 1983 году новейших вооружений и боеприпасов на 403 миллиона рублей, причем таких, которые ей раньше не поставлялись: ракеты «Точка», шариковые бомбы объемного взрыва и т. д. А всего только за минувший год, начиная с июня 1982 года, Сирии было поставлено оружия на 2 миллиарда рублей, старых, инвалютных рублей, которые были тяжелее доллара!
Министерство обороны докладывало, что ПВО Сирии после размещения там двух советских ЗРП дальнего действия способна обеспечить выполнение поставленных задач. ВВС Сирии по оснащенности авиационной техникой и вооружениями, укомплектованности и уровню подготовки личного состава способны вести активные боевые действия по отражению возможной агрессии Израиля с нанесением противнику мощных огневых ударов.
При этом в Москве с гордостью цитировали американскую газету «Уолл-стрит джорнал»:
«В то время как за последние месяцы доверие к США на Ближнем Востоке стало быстро падать, доверие к Советскому Союзу резко возросло… Москва быстро взялась за восполнение потерь Сирии и предоставила ей обычные вооружения на сумму около двух миллиардов рублей, а также новые ракеты «земля — воздух» дальнего радиуса действия. Эти срочные поставки оружия рассматриваются на Ближнем Востоке как признак решимости лидера советской партии Андропова играть видную роль в регионе. Арабы сделали для себя вывод, что Москва может действовать решительно, в то время как США оказались загнанными в тупик»

[Asadulla]

Неожиданно на Политбюро 7 июля Андропов предложил срочно послать в Дамаск Огаркова и Корниенко.
— На Ближний Восток зачастил госсекретарь США, — говорил генсек. — Вчера он был в Дамаске и встречался там с Асадом. Цель у него по-видимому, одна — всеми правдами и неправдами побудить Сирию вывести войска из Ливана на основе израильско-ливанского соглашения и тем самым вдохнуть в него жизнь. Без такой поддержки Сирии это соглашение — мертворожденное дитя.
Но ничего привлекательного, — говорил Андропов, — американцы предложить Сирии не могут. Обещания вернуть ей Голанские высоты мало чего стоят, поскольку Израиль уходить оттуда не собирается. В арсенале у американцев поэтому остаются только угрозы военной расправы с Сирией руками израильтян и инспирация деятельности оппозиционных групп внутри страны.
Пока Сирия занимает стойкую позицию. Но нельзя исключать, что она может не устоять перед этим давлением и пойдет на переговоры с США о своем уходе из Ливана. Особенно если сирийское руководство придет к выводу, что нападение Израиля неминуемо. Тем более что Ливан готов предложить Сирии те же условия безопасности на своей территории, что и Израилю. А это может послужить спасением лица для сирийцев.
В общем, во всем этом надо разобраться на месте. Да и флаг показать — не все же американцам ездить.
Госсекретарь США в те дни действительно совершал молниеносную поездку по Ближнему Востоку — за четыре дня он посетил Саудовскую Аравию, Ливан, Сирию, Израиль, Иорданию и Египет. В Каире он выглядел усталым, разочарованным и настроенным пессимистически, так писали газеты. Сам Шульц объявил, что его поездка преследует весьма ограниченные цели: выяснить на месте перспективы урегулирования ливанского кризиса и выполнения ливано-израильского соглашения.
— Мне очень бы хотелось сообщить вам о достигнутом прогрессе, — заявил он журналистам в специальном самолете, доставившем его из Иерусалима в Амман, — но дело, к сожалению, так не обстоит.
Зачем же ездил на Ближний Восток госсекретарь США? — вопрошала с ехидцей французская газета «Монд». «Неужели для того, чтобы констатировать свою беспомощность?»
В Саудовской Аравии Шульцу не удалось убедить короля оказать поддержку усилиям США в Ливане, хотя он явно рассчитывал на это. А в Бейруте президент А. Жмайель выразил нетерпение в связи с тем, что американская дипломатия «топчется на одном месте» и не способна добиться хоть какого-то смягчения позиции сирийцев.
Но полное фиаско госсекретарь потерпел в Дамаске. Сирийский МИД подробно информировал советское посольство, что Шульц просил Асада безотлагательно начать переговоры с Ливаном о выводе сирийских войск. А в качестве приманки говорил об учете законных требований Сирии по обеспечению своей безопасности, с которыми все должны считаться.
Однако Асад ответил, что при «наличии ливано-израильского соглашения Сирии не о чем говорить с ливанскими властями и она не видит реальных возможностей для начала каких-либо переговоров с ними. Если Израиль уйдет без каких-либо условий и без каких-либо односторонних преимуществ для себя в Ливане, Сирия будет готова сесть за стол переговоров с ливанским правительством и выполнить все его пожелания по урегулированию положения в Ливане».
При этом Асад напомнил, что в ходе переговоров о прекращении огня в Ливане летом 1982 года между Сирией и США была достигнута договоренность о незамедлительном выводе армии Израиля из Ливана после восстановления там спокойствия. Эта договоренность была подтверждена затем в послании президента Рейгана, а посол Хабиб пояснял, что от Сирии и ООП не требуется каких-либо встречных шагов в ответ на уход Израиля. Где же приверженность США своему обязательству, где последовательность их линии в ливанских делах?
На это у Шульца не нашлось вразумительного ответа, кроме ссылок на изменившиеся обстоятельства.
Но после Шульца Дамаск с секретным визитом посетил заместитель помощника президента США по вопросам национальной безопасности Р. Макфарлейн. Он в жесткой форме заявил Асаду, что в случае «неуступчивости сирийского руководства в ливанских делах Израиль может нанести удар по Сирии и в первую очередь по советским ракетным комплексам».
При встрече с Огарковым и Корниенко 14 июля Асад заверял, что Сирия не уступит американскому давлению. Но упирал на вероятность вооруженного нападения Израиля. Поэтому он обратился с посланием к Андропову и попросил поставить ракетные комплексы «земля — земля» с дальностью и точностью стрельбы аналогичными имеющимся у Израиля (600–700 километров).
Эта просьба встретила в Москве негативную реакцию. Министерство обороны доказывало, что благодаря советской военной помощи Сирия обеспечена вооружением и военной техникой, не уступающими в количественном и качественном отношениях израильским. А личный состав вооруженных сил САР с помощью советских военных советников приобрел хорошую боевую подготовку.
Что же касается ракет «земля — земля», то у Израиля имеется 12 пусковых установок (ПУ) тактических ракетных комплексов «Ланс» дальностью до 80 километров и 17 ПУ оперативно-тактических комплексов «Иерихон» (собственного производства) дальностью до 500 километров. А у Сирии — 24 ПУ тактических ракетных комплексов «Луна-М» дальностью до 70 километров и 20 ПУ оперативно тактических комплексов Р-17Э — до 300 километров. Они обеспечивают поражение военных объектов Израиля на глубину всей его территории. Кроме того, в 1983 году будет поставлено еще 10 ПУ высокоточного ракетного комплекса «Точка» дальностью до 70 километров. Из этого сопоставления видно, что просьба Сирии является завышенной и удовлетворять ее не следует.
Поэтому, если отбросить дипломатический политес, Асаду пошел такой ответ: Сирия сейчас ни в чем не уступает Израилю и обладает всеми возможностями для отражения его агрессии с воздуха, суши и моря.

[Asadulla]

Весной 1983 советское руководство все больше и больше беспокоила ситуация вокруг советских ракет в Сирии.
На международном небосклоне сгущались черные тучи и в Кремле опасались, не грянет ли гром с молниями на Ближнем Востоке. Войны там чередовались с удивительной последовательностью, каждые 8–9 лет: 1948, 1956, 1964, 1973… Но Советский Союз они тогда прямо не затрагивали. Наоборот, при любом исходе позволяли ему утвердить свое влияние в этом регионе.
Теперь советские ракеты грозно уставились в сирийское небо, но Израиль ни в чем не изменил своего поведения. Он по-прежнему угрожал Сирии, а израильские и сирийские войска продолжали противостоять друг другу в Ливане. Вот только сирийцы явно расслабились, уповая, что теперь Советскому Союзу все равно придется их защищать — деваться-то ему уже некуда. Об этом шли довольно тревожные сообщения из советских посольств.
Суть их сводилась к тому, что США видят свою задачу в оказании нового военного и политического давления на Сирию, которое заставило бы ее присоединиться к израильско — ливанскому соглашению и вывести свои войска из Ливана. Если же политический и дипломатический нажим на Сирию не даст желаемых результатов, Израиль нанесет удар по сирийским позициям в Ливане. Этот вопрос израильтяне в принципе согласовали с Вашингтоном. Большое значение при этом будет придаваться захвату образцов военной техники, в получении которой заинтересованы США. В первую очередь это касается новых ракетных комплексов ПВО.
В Москву докладывалось, что, по мнению американских экспертов госдепартамента, министерства обороны и спецслужб, Советский Союз не будет непосредственно вмешиваться в возможный израильско-сирийский конфликт, а ограничится оказанием политической поддержки Сирии в ООН и выполнением своих обязательств по спецпоставкам.
На одной из таких телеграмм Андропов начертал такую резолюцию:
«Громыко, Устинову.
Прошу обратить внимание. Перспектива, думаю, обрисована здесь достаточно реалистично. Надо серьезно обдумать различные варианты развития событий в ближайшей перспективе и подготовиться к ним, наметить какие меры принять уже сейчас, какие иметь наготове — в дипломатическом и военном плане, чтобы не получилось, что события застают нас врасплох, а мы лишь подстраиваемся к ним.
Прошу подготовить соображения для обсуждения на Политбюро.
27 мая 1983 г. Андропов».
Начались долгие и муторные дискуссии сначала внутри каждого из этих ведомств — МИДа и Министерства обороны, а потом хождения друг к другу. И хотя в резолюции Андропова КГБ не был назван, там тоже шли активные дебаты.
В этот драматический момент, как по заказу, — это случилось 25 мая, сирийцы попытались сбить израильский самолет. Не получилось. Но сразу же в Дамаск поступило весьма жесткое предупреждение госсекретаря Шульца. Громыко бил тревогу — что будем делать, если Израиль нанесет удар по нашим ракетам?
— Когда размещали ракетные полки, — ворчал он, — бахвалились — теперь-то Израиль и пальцем не посмеет тронуть Сирию. Но когда разместили, поняли, что это далеко не так.
На рабочем уровне эксперты перебирали разные варианты: от грозных заявлений и бряцания оружием вплоть до посылки советских войск в Сирию. Причем особые эмоции вызывала не перспектива удара по этим ракетам с воздуха — здесь мы еще сможем хоть как-то отбиться, — а наземной операции израильской армии. Кто тогда защитит наши ракеты? Ведь их обслуживает горстка советских солдат, и они фактически беззащитны. А на сирийские войска и палестинские отряды полагаться нельзя. И что тогда? Не только ракеты, но и наши солдаты попадут в израильский плен? Этого допустить никак нельзя. Поэтому многие генералы из Министерства обороны и Генерального штаба, видимо, чувствуя поддержку Устинова, предлагали весьма радикальные планы.
Однако на них ушат холодной войны вылил начальник Генерального штаба маршал Огарков. Он прямо называл эту затею авантюрой.
Мы ни при каких обстоятельствах не сможем обеспечить коммуникации и тыловое обеспечение этой группировки войск, — уверенно говорил он. — На суше они отрезаны Турцией — членом НАТО. Она может в одночасье перекрыть Босфор и Дарданеллы, а 6-й флот США блокирует подходы к Ливану и Сирии со стороны Средиземного моря. Что делать нам тогда: пробиваться к ним через Турцию, а значит начать третью мировую войну? Или оставить советские войска на позорное поражение и плен?
Огаркову удалось выиграть тогда это сражение. Андропов и Громыко его поддержали, а Устинов не стал настаивать. Но проклятый вопрос «что делать?» оставался.
В разгар этих дискуссий меня вызвал Громыко.
— Молодой человек, — сказал министр (он всегда так ко мне обращался). — Поезжайте в Генштаб — там будет обсуждаться вопрос о возможном нанесении ядерного удара по Димоне в Израиле…
— Андрей Андреевич, — спросил я его, — они что там, в Генштабе с ума посходили?
Лицо министра исказила недовольная гримаса.
— Вот это вы им, молодой человек, объясните, не употребляя подобных выражений.
Совещание вел генерал армии С. Ф. Ахромеев, который был тогда заместителем начальника Генерального штаба. Он сразу же предупредил, что обсуждается рабочая гипотеза, которая имеет свои плюсы и минусы. Возможная цель — израильский атомный реактор в Димоне (пустыня Негев). Ядерный удар не повлечет больших жертв, но ядерное оружие Израиля будет уничтожено, и это подтолкнет арабов к объединению и вступлению в войну с ним единым фронтом. А Израиль будет деморализован и лишен главного своего оружия, что и предопределит его поражение. К негативным аспектам этой «гипотезы» Сергей Федорович отнес риск вовлечения Советского Союза в мировую ядерную войну, хотя и считал это маловероятным.
Памятуя наказ министра, я бранных слов не употреблял. Но привел такую аргументацию. Обсуждаемая акция по своей сути крайне опасна прежде всего для самого Советского Союза. Она не спасет горстку наших солдат в Ливане, а бросит их на произвол судьбы. Применение ядерного оружия даже в пустыне — чудовищная авантюра. Она приведет к катастрофическому столкновению на Ближнем Востоке. На защиту Израиля встанут США, арабы в этой ситуации уйдут в кусты и что тогда, нам воевать уже с США? В результате Советский Союз будет поставлен перед неприемлемой дилеммой: либо признать свое поражение в качестве агрессора, первым применившем ядерное оружие, либо начинать ядерную войну со всеми вытекающими отсюда последствиями для самого существования страны.
Надо сказать, что многие высказали тогда схожие мнения. Никакого решения принято не было.
Тем не менее на следующий день я позвонил начальнику Генерального штаба Н.В. Огаркову и попросил принять меня. О совещании у Ахромеева он уже знал. Молча слушал, вопросов не задавал и только внимательно смотрел на меня, чуть прищурив глаза и откинувшись в кресле. Когда я закончил, он спросил отчужденно:
— Все это так, но ведь что-то и делать надо?
Я ответил, что зенитные ракеты надо либо передать сирийцам, либо вывести их из Ливана, иначе мы станем заложниками этих ракет. Огарков ничего не сказал, только коротко бросил:
— Надо думать.
* * *

Не знаю как обсуждали между собой все эти варианты «возможных мер» Андропов, Устинов и Громыко, и обсуждали ли они их. Думаю, что обсуждали. Потому что на следующий день, 3 июня, меня снова вызвал Громыко и велел срочно, архисрочно писать обращение от имени Андропова к Асаду и Арафату. Суть — соблюдать осторожность и быть бдительными.
Возможности нанесения каких-либо ударов по Израилю министр тогда не касался. Но сказал, что посылка наших военнослужащих в Сирию вместе с ракетами представляет определенный риск. Однако через год эти ракеты будут переданы сирийцам, наши солдаты вернутся домой и острота ситуации для нас спадет. На этот счет уже есть решение Политбюро. Поэтому важно продержаться этот год.
В результате Асаду и Арафату пошло обращение Андропова, в котором настоятельно рекомендовалось соблюдать высокую степень бдительности и не дать себя застать врасплох. «А главное — не давать Израилю никакого повода для развязывания войны, не давать повода, который он мог бы использовать в целях авантюры».
В этом контексте сирийскому руководству осторожно давалась также рекомендация выразить готовность к уходу из Ливана при условии, если эту страну покинут израильские войска.
Израилю удается создать впечатление, говорилось в послании Андропова, что израильские войска будто готовы уйти из Ливана и только позиция Сирии и ООП препятствует этому, а, значит, и установлению мира. Не в интересах Сирии давать Израилю возможность использовать такую демагогию для нагнетания напряженности. Ведь именно Сирия первая настаивала на том, чтобы израильской агрессии был положен конец и Израиль ушел из Ливана без условий, ущемляющих независимость и суверенитет этой страны. Как известно, Сирия ясно заявляла, что в таком случае и она выведет свои войска.

[Asadulla]

Однако на них ушат холодной войны вылил начальник Генерального штаба маршал Огарков. Он прямо называл эту затею авантюрой.

Мы ни при каких обстоятельствах не сможем обеспечить коммуникации и тыловое обеспечение этой группировки войск, — уверенно говорил он. — На суше они отрезаны Турцией — членом НАТО. Она может в одночасье перекрыть Босфор и Дарданеллы, а 6-й флот США блокирует подходы к Ливану и Сирии со стороны Средиземного моря. Что делать нам тогда: пробиваться к ним через Турцию, а значит начать третью мировую войну? Или оставить советские войска на позорное поражение и плен?

То, что в 1983 начальник генерального штаба ВС СССР маршал Н.Огарков говорил про советские войска в Сирии, можно также проецировать сейчас на российские войска в Сирии

[Asadulla]

Все это прозвучало как начало отбоя. Только было неясно, чем он вызван. И потребовался еще месяц, прежде чем Политбюро, выполняя указание Андропова, смогло, наконец, обсудить варианты возможного развития событий на Ближнем Востоке, а также возможные меры в этой связи со стороны Советского Союза.
Произошло это на заседании Политбюро 7 июля под председательством самого Андропова. Тут надо бы заметить, что лето 1983 года было, пожалуй, самым активным и напряженным периодом его правления. Но внешне он начал сдавать. Впервые это стало заметно в июне во время обеда, который он давал в честь президента Финляндии М. Койвисто. Вопреки протокольным обычаям, Андропов читал свою речь сидя, стоять ему уже было трудно, а когда спускался по лестнице, его поддерживали двое телохранителей.
Вот и сейчас на Политбюро он сидел бледный, с темными кругами под глазами. Перед членами этого ареопага лежала Записка в ЦК, рожденная в муках двухмесячных дебатов между МИДом и Министерством обороны и подписанная в конце концов Громыко и Устиновым.
В ней указывалось, что «Израиль, хотя и подписал соглашение об уходе из Ливана, явно не собирается делать этого». А отказ Сирии уйти из Ливана может его даже устраивать, давая предлог продолжать оккупацию этой страны. «Израиль, судя по всему, беспокоит не столько присутствие сирийских войск в Ливане, сколько укрепление обороноспособности Сирии, оснащение ее вооруженных сил современным оружием. Нельзя исключать поэтому, что Израиль может попытаться нанести удар по Сирии, чтобы разгромить ее военный потенциал и попытаться изменить существующий там режим, расчистив таким образом путь к заключению сепаратного мира по кэмп-дэвидской схеме».
В общем, делался вывод, что возможность такого нападения со стороны Израиля существует, хотя американцы едва ли будут подталкивать его к крупномасштабной войне, учитывая предстоящую предвыборную кампанию в США.
Что же касается боеспособности вооруженных сил Сирии, говорилось в этом документе, то «в целом сирийская армия обеспечена всем необходимым и способна отразить возможную израильскую агрессию. Однако исход вооруженного конфликта во многом будет зависеть от того, решится ли руководство Сирии ввести в действие имеющиеся планы отражения агрессии и использовать в полной мере возможности своих вооруженных сил».
А дальше шли рекомендации в отношении нашей политической линии, суть которой сводилась к тому, что нам следует и дальше поддерживать Сирию в ее борьбе против реализации сепаратного соглашения по Ливану. Но при этом рекомендовать сирийцам вести дело «гибко, избегать опрометчивых действий, которые могли бы дать повод Израилю совершить агрессию против Сирии».
«В случае, если в политике израильских правящих кругов возьмет верх экстремистское направление и Израиль нападет на сирийские войска в Ливане, наши усилия должны быть направлены на быстрейшее прекращение конфликта и недопущение его разрастания. С этой целью, в зависимости от обстановки, могут быть использованы возможности Совета Безопасности, Генеральной Ассамблеи…»
Тут-то и началось самое интересное. Необычайно остро Андропов поставил вопрос о размещении наших ЗРК в Сирии.
— В свое время, — говорил он, — мы допустили просчет, когда направили в Сирию наши зенитные ракетные комплексы вместе с персоналом. Да еще согласились, чтобы приказ на их боевое применение давало сирийское командование.
Тут надо прямо сказать — мы попали в ловушку. Несмотря на наши поставки Сирии самого современного оружия, шансов победить Израиль у нее практически нет. Поэтому, независимо от того, выполнит наш командир на месте приказ сирийского командования о пуске ракет или нет, на Советский Союз арабы будут возлагать вину за поражение Сирии. Еще хуже для нас может сложиться ситуация, если мы непосредственно втянемся в их военный конфликт. Тогда дело может дойти до более серьезных осложнений.
Хотя и в миниатюре, но нынешняя ситуация на Ближнем Востоке напоминает Карибский ракетный кризис 1962 года. Масштабы, конечно, не те, и противник не тот. Но опасность нашего вовлечения в вооруженный конфликт между Сирией и Израилем существует, поскольку под угрозой нападения находятся не только наши ракеты, но и наши люди.
Я знаю, что у нас на рабочих уровнях идет проработка возможных военных акций в такой ситуации. Об этом надо забыть. Мы уже приняли ряд мер, чтобы свести к минимуму риск нашего вовлечения в такой конфликт, и твердо сказали сирийцам, чтобы в случае войны с Израилем они рассчитывали на собственные силы.
Сейчас нам нужно четко определить линию поведения на перспективу. Коротко говоря, это осторожность и сдержанность, так чтобы не влезть самим в ближневосточный конфликт. Главным приоритетом должно стать исполнение решения Политбюро о передаче советских ракет Сирии и выводе нашего персонала из этой страны. Чем скорее, тем лучше.
При этом твердо вести линию на предотвращение военного конфликта между Израилем и Сирией, прежде всего политическими средствами. В случае нападения Израиля рассмотреть возможность некоторых демонстрационных мер, чтобы побудить США и Израиль к сдержанности. Но при любом развитии событий наши шаги не должны переходить за грань прямого вовлечения в военные действия.
После такого выступления Андропова дискуссии на Политбюро, по сути дела, не было — все были «за». Было принято решение согласиться с этими соображениями и, среди них, со следующим:
«Если конфликт распространится на сирийскую территорию, рассмотреть вопрос о некоторых демонстрационных мерах, призванных побудить США, а через них и Израиль к сдержанности. Наши шаги не должны переходить за грань прямого вовлечения в военные действия».
Громыко был доволен — победила его линия.

[Asadulla]

Не прошло и недели после этого памятного заседания Политбюро, как появилась Записка Примакова, адресованная Андропову. Она была посвящена той же теме, которая обсуждалась на Политбюро и называлась «О перспективах развития обстановки на Ближнем Востоке».
На первый взгляд, в ней не было ничего нового, просто были сведены воедино различные позиции, высказывавшиеся на том заседании Политбюро. Однако упор в ней делался на росте американского влияния на Ближнем Востоке и опасности вовлечения Советского Союза в военный конфликт между Сирией и Израилем.
В подходе арабов просматриваются две линии, писал Примаков. Руководства Иордании, Саудовской Аравии, Марокко, Египта и других стран предлагают «поощрить» американцев путем ряда уступок, что, якобы, приведет к большей гибкости в позиции США и расширит разногласия Белого дома с Бегином.
А курс президента Сирии Асада нацелен на то, чтобы добиться таких же результатов, то есть в конечном счете компромисса с США, но на основе позиции силы. Для этого Сирия хочет укрепить с помощью СССР свою безопасность, установить надежный контроль над ПДС и ливанскими национально-патриотическими силами.
Промежуточную позицию между этими двумя линиями занимает Арафат.
В этой обстановке военная помощь Советского Союза Сирии сдерживает Израиль. Но проявляются и негативные стороны таких мер:
Растет наша вовлеченность в конфликт, что пока не сопровождается адекватными возможностями влияния СССР на Сирию и других арабских партнеров при принятии ими политических решений. При этом Дамаск не имеет гарантий против перерастания ограниченных конфликтов в широкомасштабную войну Израиля с Сирией; администрация Рейгана обрабатывает западное общественное мнение в духе того, что Советский Союз вместе с Сирией несет ответственность за срыв мирных усилий США в Ливане; в случае военного поражения Сирии вся ответственность будет переложена на Советский Союз, и это будет отрицательно влиять на наши позиции в регионе.
А в конце Записки следовало предостережение: «Такая ситуация может еще больше усложниться в результате уязвимости ракетных комплексов с советским персоналом на территории Сирии, а также, как представляется, чрезмерной «оптимистичности» оценок боеспособности сирийской армии со стороны наших военных представителей на месте».
Все вроде бы было правильно в этой Записке Примакова. Необычен был только высокий ее адресат да и, пожалуй, резкий выпад против военных. Но как однажды со значением пошутил Андропов: «У нас один классик сказал: каждой бумаге нужно дать правильное направление». Поэтому все стало ясно, когда Андропов велел разослать ее всем членам Политбюро в сопровождении такой резолюции:
«Направляю Записку директора Института востоковедения АН СССР т. Примакова Е. М.
Несмотря на элементы субъективизма, она правильно отражает всю сложность и глубину противоречивой ситуации на Ближнем Востоке.
Приводимые в Записке факты подтверждают высказывавшиеся мною на заседании Политбюро 18 августа опасения по поводу того, что нас тем или иным путем хотят втянуть в непосредственное участие в возможном военном конфликте. Тогда мы все согласились с тем, что этого допустить ни в коем случае нельзя. Сейчас я хочу добавить, что наше политическое участие в делах урегулирования положения в этом районе должно осуществляться исходя из того, чтобы на нас в конце концов не «повесили» всю ответственность за возможные неблагоприятные для Сирии и других арабских стран последствия.
Несмотря на предпринимаемые нами меры, наши действия по решению ближневосточной проблемы носили подчас импульсивный характер, наша информация по Ближнему Востоку тоже отрывочна и нередко носит оттенок личной позиции товарищей, которые ее представляют.
Чтобы исправить такое положение и по возможности избежать неприятных для нас случайностей, вношу предложение образовать постоянно действующую комиссию Политбюро по типу польской и афганской, которой поручить наблюдение за делами в районе Ближнего Востока и внесение своевременных предложений в Политбюро. В состав комиссии можно было бы включить тт. Устинова Д. Ф., Громыко А. А., Алиева Г. А., Пономарева Б. Н., Корниенко Г. М., Огаркова Н. В.
При комиссии можно было бы образовать рабочую группу из специалистов по Ближнему Востоку и других товарищей, имеющих отношение к этой проблеме. Но это уже должна определять сама комиссия.
Ю. Андропов. 27 августа 1983 года».
Очевидно, в этом и было «назначение» Записки Примакова. Теперь Ближний Восток, как Афганистан и Польша, изымались из единоличных владений МИДа и передавались в общее пользование комиссии Политбюро. Все основные вопросы, касающиеся этого жаркого региона, должны теперь решаться там. А поскольку между ее членами неизбежно будут возникать расхождения, то последнее слово будет за Генсеком — Андроповым. В этом, очевидно, и был его замысел.
1 сентября 1983 года в Кремле заседало Политбюро. Это было последнее заседание, на котором присутствовал Андропов. Выглядел он бледным и уставшим, но это никак не сказывалось на его поведении — заседание он вел твердо, по-деловому, и чувствовалось, что он хозяин.
По резолюции Андропова дискуссии не было. Политбюро приняло решение одобрить содержащиеся в ней соображения и образовать комиссию по Ближнему Востоку в предложенном составе. «Созыв» этой комиссии, то есть председательство в ней поручалось Устинову.
Громыко отнесся к этому решению стоически.
— Баба с воза — кобыле легче, — заметил он уже у себя в кабинете.
Мудрым человеком был все-таки Андрей Андреевич Громыко, пробывший на посту министра иностранных дел СССР двадцать три года. Тут, как бы в скобках, надо заметить, что угрозами и бряцанием оружия, собственно говоря, дело тогда и ограничилось — войны удалось избежать, а через год, в июле 1984 года, весь личный состав советских воинских частей покинул территорию Сирийской Арабской Республики. Так было завершено выполнение пункта первого плана Андропова, но уже без Андропова.

[Asadulla]

Еще несколько выдержек из книги О.Гриневского.

Прямого отношения к Ближнему Востоку не имеют, но достаточно интересны

[Asadulla]

Вопреки устоявшемуся мнению, у советского руководства по отношению к ядерной войне единства взглядов не было. Или, точнее существовало два уровня подхода к ней.
Политическое руководство, большая часть членов Политбюро говорили, что такая война, где бы она ни возникла, погубит весь земной шар и прекратит жизнь человека на Земле. Поэтому в ней победить нельзя и она бессмысленна. Об этом много писала в те годы советская печать, вещало и показывало телевидение. Упор делался на ужасные последствия ядерной войны для всего человечества и наступление в конечном итоге «ядерной зимы».
В общем, неприятие ядерной войны стало как бы официально провозглашенной политикой Кремля. На XXVI съезде КПСС Л. И. Брежнев объявил «опасным сумасшествием» расчеты на победу в ядерной войне. То же самое не раз повторяли Ю. В. Андропов, К. У. Черненко, А. А. Громыко… Следуя этой линии, Д. Д. Устинов осудил новую американскую доктрину и заявил: «Советский Союз не делает ставку на победу в ядерной войне».[93]
Но вот что интересно. У советской военной доктрины, как у медали, было две стороны: лицевая — политическая, о которой заявляло советское руководство, и оборотная военно-техническая, которой на деле руководствовались советские военные. Но эта военно-техническая сторона предусматривала разработку конкретных операций и подготовку войск к широкомасштабным наступательным операциям, применению ядерного оружия, в том числе первыми, и решительную победу в ядерной войне.
Начальник Генерального штаба маршал Н.В. Огарков, например, прямым текстом говорил, что «современная мировая война, если империалисты все же развяжут ее, приобретет небывалый пространственный размах, охватит все континенты и океанские просторы и неизбежно втянет в свою орбиту большинство стран мира. Она приобретет беспрецедентно разрушительный характер». Но такая война, — считал Огарков, — будет «продолжаться до полной победы над врагом» и победителем, естественно, должен быть Советский С аналогичными взглядами выступал и главком Сухопутных войск СССР генерал армии И.Г. Павловский. «Для окончательной победы в этой… войне, — писал он, — будет недостаточно только уничтожить средства ядерного нападения врага и разгромить его основные силы ударами ядерных ракет. Понадобится еще завершить полный разгром его вооруженных сил».
Поэтому к новой американской доктрине советские военные относились с философским спокойствием. Ведь, по сути, их позиция была весьма близка к американской, но, разумеется, при том понимании, что победит или «одолеет» в этой войне Советский Союз.
Все это говорилось и писалось открыто, правда, в основном для военной аудитории. И советское руководство своих военачальников не одергивало.
А во внутренних дискуссиях в тот период активно обсуждался тезис о том, что в случае столкновения двух военных блоков — НАТО и Варшавского договора — боевые действия между ними в Европе могут вестись исключительно обычным оружием. Причина этому — понимание обеими сторонами катастрофических последствий ядерной войны, и потому они не станут переступать ядерного порога. А в качестве доказательства приводилась Вторая мировая война, когда Гитлер так и не решился применить химическое оружие, опасаясь возмездия таким же оружием.
В разгар этих дискуссий я спросил маршала Огаркова: как можно совместить его уверенность в победе и выкладки ученых о неизбежной гибели человечества — как победителей, так и побежденных — в результате обмена ядерными ударами?
Разговор этот был, что называется по душам, у него в кабинете на улице Фрунзе летом 1982 года. Между нами давно сложились добрые отношения. Я не хочу называть их дружбой, памятуя о разнице в возрасте и положении, но нечто похожее на нее было.
Мы познакомились с Николаем Васильевичем в 1969 году в Хельсинки, где начались переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он был членом делегации от Генерального штаба, а я старшим советником по дипломатической части. Мы много разговаривали, гуляли, вместе проводили досуг. Это был удивительный человек. Даже внешность у него была располагающая — высокого роста, широкоплечий, стройный, с мужественным волевым лицом и четкими, уверенными движениями. Он мог быть и жестко требовательным, и в то же время чутким и внимательным. Не терпел лжи, двуличия и говорил то, что думал, чем бы это ему ни грозило. В его поведении сквозило благородство офицеров старой русской армии. И еще одна деталь: наивно, даже по-детски, он боготворил армию. Искренне огорчался, когда говорили о ее недостатках или безобразиях, но не спешил бить наотмашь обидчика, а старался разобраться, отделить правду от обиды и лжи, а главное, исправить положение в самой армии.
Откровенный разговор такого рода был у нас не впервой, и Огарков сказал:
— Я не ученый и не мое дело строить прогнозы будущего человечества. Я военный, и мне поручено командовать войсками. Но я не могу посылать людей в бой и пускать ракеты, если не буду уверен в победе. Поэтому моя задача — разработать такие планы военных действий и оснастить войска таким оружием, которые обеспечивали бы победу. И противник должен знать, что шансов победить у него нет. Если изначально исходить из того, что врага не одолеть, зачем тогда армия, зачем тогда оружие? Но этот выбор не для меня.
А дальше у него были такие интересные высказывания:
— В 50-е и 60-е годы, когда ядерного оружия было еще мало, оно рассматривалось как средство, позволяющее нарастить огневую мощь войск. Его просто приспособили к существовавшей тогда практике ведения военных действий и в первую очередь для решения стратегических задач. В последующем, в 70-егоды, быстрый рост количества ядерного оружия и создание многообразных средств его доставки привели к коренному пересмотру роли этого оружия, поставив под сомнение даже саму возможность ведения войны ядерным оружием. Теперь, в начале 80-х, речь идет о высокоточном оружии и новых технологиях. Но войну это отнюдь не отменяет. Просто методы ее ведения должны быть приспособлены к новым реалиям.
И так думали не только военные. Мало кто знает, что в это же время советское руководство активно обсуждало вопрос: объявлять или не объявлять публично об отказе от обязательства не применять первыми ядерное оружие?
Громыко и Устинов считали, что, заявив в одностороннем порядке о неприменении первыми ядерного оружия, Советский Союз мало что выиграл в политическом плане, а в военном, скорее всего, проиграл. Получилось так, что использовать ядерное оружие он может теперь только в ответном или ответно-встречном ударе. То есть ждать, как в 1941 году, когда противник нанесет первый удар. А у США руки свободны. И это в условиях, когда основной эффект ядерного сдерживания как раз и состоит в непредсказуемости применения этого оружия.

[Asadulla]

Я не ученый и не мое дело строить прогнозы будущего человечества. Я военный, и мне поручено командовать войсками. Но я не могу посылать людей в бой, если не буду уверен в победе. Поэтому моя задача — разработать такие планы военных действий и оснастить войска таким оружием, которые обеспечивали бы победу. И противник должен знать, что шансов победить у него нет. Если изначально исходить из того, что врага не одолеть, зачем тогда армия, зачем тогда оружие? Но этот выбор не для меня.

Золотые слова маршала Огаркова.

[Asadulla]

Главной заковыкой, которая могла смешать все карты в сложном раскладе проблем европейской безопасности, была ситуация с размещением ракет средней дальности, — как американских, так и советских. И тут у Советского Союза рыльце тоже было в пушку.
Хрущев только бахвалился, а в эпоху Брежнева советский ВПК расправил плечи и приступил к масштабному наращиванию вооружений.
Время для этого было самое подходящее — середина 60-х годов. Америка после ракетного рывка Кеннеди как бы остановилась в нерешительности, переживая шок вьетнамского поражения. Призывы к созданию американской военной мощи были тогда крайне не популярны в стране. Поэтому советская политика тех лет: «борьба за мир + наращивание вооружений + поддержка национально— освободительного движения = разрядке напряженности» позволила Советскому Союзу уже в середине 70-х выйти на глобальный паритет с США по ракетно— ядерным вооружениям. Под покровом соглашения об ограничении стратегических вооружений ОСВ — 1, заключённому в 1972 году, СССР смог увеличить число своих межконтинентальных баллистических ракет в 7 раз, а боеголовок на них — в 20 раз.
Однако воистину — аппетит приходит во время еды. Еще с давних хрущевских времен на европейской части Советского Союза были развернуты ракеты средней дальности СС— 4 и СС— 5. Они были предшественниками межконтинентальных баллистических ракет, и их развертывание имело определенный резон. США в конце 40-х начали размещать в Европе свои бомбардировщики с атомными бомбами, а затем и средние ракеты в Англии, Турции и Италии. Поэтому с советской стороны это были первые, скорее даже неосознанные, шаги по созданию системы взаимного ракетно— ядерного сдерживания.
Но шли годы. Главным инструментом сдерживания стали межконтинентальные ракеты, тяжелые бомбардировщики и ракеты на подводных лодках. Американские «Юпитеры» были выведены из Европы частично по соглашению об урегулировании Карибского кризиса, а частично потому, что поменялась стратегия. Да и сами ракеты уже устарели.
Однако советские СС— 4 и СС— 5 непоколебимо стояли на своих местах.Это были жидкостные ракеты первого поколения, заправлявшиеся кислородом, небезопасные в обращении и безнадежно устаревшие не только по своей конструкции, но и как средство сдерживания. Их заправка и приведение в боевую готовность были столь длительными, что за это время могла начаться и кончиться третья мировая война. Поэтому у них могла быть одна роль — тешить самолюбие советского руководства и быть своего рода политическим пугалом.
Только в середине 70-х годов на смену им был создан знаменитый «подвижной грунтовой комплекс Пионер» или РСД— 10, известный на Западе как СС — 20. Это была действительно современная трёхголовая ракета дальностью полёта 600 — 5000 километров с прекрасными боевыми и техническими характеристиками. Так что с этой стороны все обстояло нормально.
Но нужно ли было массированное размещение этих ракет с военно— политической точки зрения?
Когда создавали эту ракету, немалую угрозу видели ещё и со стороны Китая. Отношения с ним к концу 60-х приобрели конфликтный характер и на Амуре начались даже пограничные столкновения. Кроме того, в войсках Китая появилась тогда баллистическая ракета средней дальности «Дун 2— 1» с ядерной боеголовкой, которая была сделана на основе устаревшей советской ракеты Р— 12. Правда советские специалисты — ракетчики насмешливо называли эту китайскую ракету «Пер — Дун».
Но как бы там ни было, а 11 марта 1976 года Госкомиссия подписала акт о приёмке ракетных комплексов Пионер. И пол года не прошло, как первый ракетный полк Пионеров заступил на боевое дежурство в районе города Петричев Гомельской области. Это было 30 августа 1976 года, командовал им майор А.Г. Доронин. А в 1978 началось массовое развёртывание этих ракет, которое происходило не на Дальнем Востоке, а в европейской части Советского Союза на позициях, занимаемых ранее устаревшими ракетами СС— 4 и 5.
Появление Пионеров вызвало переполох в Западной Европе и особенно в ФРГ. Там просто не могли найти логического объяснения, почему Советский Союз развёртывает эти ракеты в таком большом количестве. Поэтому терялись в догадках, что происходит. Если существует глобальное советско— американское сдерживание, определенное рамками Договора ОСВ— 1, а потом ОСВ— 2, то размещение какого угодно числа средних ракет, будь— то 10 или 10 тысяч, — геостратегического соотношения сил не изменит.
Тем более, что в Европе существовало ясное взаимопонимание, где проходит линия размежевания двух противоборствующих блоков — НАТО и Организация Варшавского Договора (ОВД). За эту линию переступать нельзя, чтобы там не происходило (Венгрия — 1956 год, Чехословакия — 1968 год). Иначе — всеобщая ядерная война.
Конечно, у западноевропейцев были и не могли не быть сомнения, а не бросит ли Америка Европу на произвол судьбы в самую критическую минуту, отсидевшись за океаном. Поэтому и требовали, чтобы американские войска постоянно находились в Европе. Тогда советское нападение, будь— то ядерными или обычными силами, означало бы автоматическое вовлечение в войну США. Американские войска в Европе были по сути дела заложниками того, что США не оставят Европу в беде.
Разумеется, вооруженные силы НАТО и ОВД не были симметричны. Помимо ядерного оружия Советский Союз обладал еще многократным превосходством в огромных и хорошо вооруженных танковых армадах, которые буквально нависли над Западной Европой. Но их ударная мощь компенсировалась ядерным оружием США, Англии и Франции в Европе. Специфика этого оружия такова, что сколько не наращивай его, оно не меняет баланса сил. Европу и с той, и с другой стороны можно уничтожить только один раз. Трех, — четырех, — пяти, — шести и т.д. кратный запас оружия уже бесполезен.
Так почему тогда Советский Союз наращивал ракеты средней дальности в Европе? Западные столицы терялись в догадках, но рационального ответа не было. Там явно не понимали логики кремлевского мышления и это пугало больше, чем само размещение советских ракет.
Действительно, выступил, к примеру, Брежнев в январе 1978 года в Туле и, читая по бумажке, объявил «абсурдом» все утверждения, где говорится, что Советский Союз стремится к военному превосходству. А в конце этого же года приступает к массированному развертыванию советских СС— 20 в Европе.
Или год спустя во время визита в Бонн он подписывает с канцлером Шмитом коммюнике, что ни одна из сторон «не будет стремиться достичь военного превосходства» и ... продолжает развертывание этих ракет.
Ломали голову и в Вашингтоне, а в выводах не исключали худшего сценария –Советский Союз готовится к ядерной войне в Европе.

Первое, что я сделал после своего назначения, — это попытался узнать, какой тайный смысл скрывается за решением о развертывании СС— 20 в Европе. Разумеется, известная логика в замене безнадежно устаревших ракет СС— 4 и СС— 5 новыми ракетами СС— 20 присутствовала: эти ракеты являлись частью существующего военного «статус— кво», и отказ от их замены приведет к его нарушению. В Москве считали и, по— видимому, правильно, что у Запада здесь серьезных возражений не будет. Но зачем массовое размещение Пионеров? Логичного ответа не было.
Летом 1979 года в Москве на пути в Токио сделал краткую остановку канцлер ФРГ Шмит. В аэропорту его встречал премьер А.Н. Косыгин. В беседе, а времени для нее было не так уж много, канцлер довольно прямо поставил вопрос о намерениях Советского Союза в отношении развертывания СС— 20. Пусть Советский Союз «раскроет карты». Если он ограничит их развертывание числом (в пересчете на боеголовки) уже находящихся в Европе ракет СС— 4 и СС— 5, а еще лучше сократит хоть немного это число с учетом высоких качественных характеристик новых ракет, то озабоченность Запада будет снята и вопрос о развертывании американских ракет «Першинг— 2» в Европе отпадет.
Косыгин доложил на ближайшем Политбюро о предложении Шмита и сказал:
— Может быть стоит подумать над этим предложением?
Наступила пауза и тогда в нарушение всех сложившихся правил и традиций — нужно было дождаться, когда выскажутся все члены Политбюро — слово попросил замминистра иностранных дел Г.М. Корниенко. Сам он вспоминает об этом так:
«Суть сказанного мною состояла в том, что зондаж со стороны Шмита представляет реальный шанс найти приемлемый для нас компромисс. Для этого необходимо скорректировать наши планы в сторону некоторого сокращения намеченного ранее к развертыванию количества ракет СС— 20, что, на мой взгляд, не нанесло бы ущерба нашей безопасности».[4]
Тут же, однако, последовала резкая негативная реакция Устинова:
— Ишь, чего захотели, раскрой им наши планы, да еще скорректируй их! А кто даст гарантию, что они после этого откажутся от своих планов?
Брежнев непонимающе — вопросительно смотрел на Громыко, но тот угрюмо молчал, уткнувшись взглядом в стол, явно не желая конфликтовать с Устиновым, хотя из разговора с министром накануне заседания Корниенко заключил, что тот вовсе не был настроен негативно в отношении предложения Шмита.
Так советской политикой был упущен шанс урегулировать вопрос о ракетах средней дальности. Их размещение продолжалось такими темпами, будто Советский Союз действительно собирается выиграть войну в Европе. К концу 1983 года там было уже 243 ракеты СС— 20.
Я попросил Начальника Генерального штаба маршала Огаркова разъяснить мне, зачем нужно создавать эту новую мощную ракетно— ядерную группировку в Европе, когда у нас и так достаточно средств, чтобы ликвидировать любую угрозу, исходящую от НАТО. Он посмотрел на меня с сожалением и сказал:
— Посчитай с карандашом сколько носителей ядерного оружия размещено в Западной Европе, которые направлены против нас. Это не только американское тактическое ядерное оружие «поля боя», но и ядерные средства Англии и Франции, американские бомбардировщики Ф— 111 в Англии, все что летает и плавает в воздушном пространстве и в морях, прилегающих к Европе. Паритет должен сохраняться не только на глобальном, но и на региональном уровне. Американская концепция гибкого реагирования не исключает ведения локальных войн, в том числе и в Европе.
— Николай Васильевич, — спросил я, — неужели Вы верите в возможность локальной войны в Европе, да еще с применением ядерного оружия?
— Лично я не верю. Но я обязан быть готовым к ней, какую бы форму она не приняла. Особенно если американцы говорят о такой войне.

[Asadulla]

Американцы в отличие от европейцев особых тревог по поводу размещения Пионеров не высказывали. Особенно поначалу. В Москве даже подозревали, что это размещение их вполне устраивает. В США отрабатывают модернизацию собственных ракет Першинг— 2 и на рассмотрение НАТО уже представлен проект их размещения в Европе. Однако европейцы колеблются. Поэтому появление Пионеров может стать хорошим поводом для развёртывания американских Першингов на европейском театре в качестве противовеса.
В декабре 1979 года НАТО приняла так называемое «двойное решение» — продолжать переговоры по Ограничению стратегических вооружений (ОСВ), но в случае их провала в качестве ответной меры разместить в Европе до конца 1983 года 108 ракет средней дальности «Першинг— 2» и 464 крылатые ракеты.
Поначалу в Москве не придавали серьезного значения перспективе появления американских ракет в Европе. Обе стороны имели в своем распоряжении достаточно средств, чтобы даже после первого опустошительного удара многократно поразить территорию противника. Посчитали, что цель этой акции — успокоить Европу, показать ей, что НАТО и США не намерены поддаваться советскому диктату и готовы защищать ее от любого поползновения с Востока.
Советское руководство под влиянием Устинова решило, что на Запад надо давить. И главным инструментом этого давления должна стать повсеместная активизация борьбы за мир, против размещения американских (не советских) ракет в Европе. Как выразился придворный мидовский интерпретатор настроений советского руководства А.Г. Ковалев, давая указания к написанию очередной речи, — надо «вздыбить» народные массы в Европе, чтобы бурный поток всенародного движения смыл американские ракеты с европейского континента. А конкретная работа по «вздыблению» была поручена Международному отделу ЦК и Комитету Государственной Безопасности.
Поначалу к этому вроде бы и шло дело. Против размещения Першингов выступило 40% населения ФРГ. В своих воспоминаниях бывший канцлер и лидер социал— демократов Вилли Брандт пишет: «В начале 80-х годов мы пережили в Федеративной Республике самые крупные за весь послевоенный период демонстрации протеста против гонки вооружений»[5]. И они охватили не только ФРГ. В конце октября 1983 года около двух миллионов вышли на улицы западных столиц протестовать против размещения американских Першингов. Демонстрации не столь крупные прошли также в 140 американских городах. В них даже участвовала дочь Рейгана Пэтти. И это были данные не Международного отдела ЦК или КГБ, а западной печати[6].
Однако дальше этого дело не пошло. То ли КГБ с Международным отделом плохо работали, то ли по какой другой причине, но широкие народные массы Европы «вздыбиться» так и не пожелали. Больше того, размещение советских СС— 20 еще сильнее укрепило сцепку между США и Европой, хотя одной из главных целей задуманной акции было эту сцепку порвать.
В октябре 1980 года в рамках женевских переговоров по Ограничению ядерных вооружений в Европе (ОЯВЕ) началась упорная тяжба по оружию средней дальности. Вели её две яркие личности, которые оставили заметный след в истории дипломатии — послы Юлий Квицинский с советской стороны и Поль Нитце с американской –»Квиц» и «Дед», как называли их между собой переговорщики в Женеве.
Но, похоже, их усилия были обречены –позиции сторон с самого начала были диаметрально противоположными. Советский Союз предлагал ликвидировать всё ядерное оружие в Европе как средней дальности, так и тактическое. Причём не только ракеты, но и самолёты. И не только у СССР и США, но также у Англии и Франции. 
Ну а американцы шли в Женеву с так называемым рейгановским нулём: ликвидировать в глобальном масштабе все советские ракеты средней дальности — и старые, и новые. За это они всего лишь обещали не размещать в Европе свои Першинги и крылатые ракеты наземного базирования. А о ядерном оружии Англии и Франции не может быть даже речи. Иными словами, ноль советских средних ракет и ноль сокращений со стороны НАТО.
Как прокомментировал это предложение ироничный Квицинский: «себе бублик, а нам — дырку от бублика». Впрочем, Нитце мог бы характеризовать советские предложения точно таким же образом. Европа после их реализации оставалась бы перед лицом мощных обычных вооружённых сил Советского Союза, которые во много раз превосходили обычные силы НАТО.
Чем знамениты эти женевские переговоры, так это установлением доверительного контакта между главами обеих делегаций — Квицинским и Нитце. Летом 1982 года во время «прогулки по лесу» в горах около Женевы они обсуждали компромисс, который на свой страх и риск рекомендовали правительствам. Не получилось. Москва и Вашингтон его отвергли. Как рассказывали в МИДе, Андропов назвал Квицинского наивным человеком, который переоценивает готовность американцев к договоренности.
А время шло. Советский Союз делал некоторые подвижки, но положения дел они не меняли. Чем ближе приближалась осень 1983 года, тем яснее становилось, что размещение американских ракет дело неизбежное. Разведка докладывала, что подготовка к их развертыванию идет полным ходом, а в европейских странах их будут даже приветствовать.
И тут наступило протрезвление. Военные забили тревогу. Оказалось, что появление американских ракет в Европе это не просто арифметическая добавка к уже существующему ракетному потенциалу США, а качественное изменение стратегической ситуации в их пользу.
Устинов сетовал: подлётное время ракет Першинг составляет 6 минут и за этот срок трудно принять ответные меры. Но Першинг— 2 ракеты высокоточные. Их боеголовки способны проникать на глубину 70 — 100 метров и там производить ядерный взрыв. А как сказано в документе Пентагона «Директивные указания по строительству вооружённых сил США», они будут нацелены прежде всего на органы государственного и военного управления СССР, а также на советские межконтинентальные баллистические ракеты и другие стратегические объекты.
Короче говоря, в Москве посчитали, что эти ракеты могут дестабилизировать всю стратегическую ситуацию, обладая не только обезоруживающими, но и обезглавливающими возможностями. Теперь военные стали говорить, что дальность пуска американских Першингов позволяет поражать советские объекты до рубежа Волги. Они могут уничтожить порядка 65% потенциальных военных и гражданских целей в западной части СССР. И особое беспокойство вызывало судьба Москвы.
В общем, дошло, наконец, что с размещением Першингов мы можем сильно проиграть, хотя сами спровоцировали их появление в Европе.
Тогда Кремль пошёл на робкий поиск компромисса. Последовали невнятные предложения о сокращении советских средних ракет, если только Першинги не будут размещаться в Европе. Но этого уже было мало. Наконец, 26 августа 1983 года Андропов предложил демонтировать все ракеты СС— 20, превышающие число английских и французских ракет. Он заявил, что эти демонтированные ракеты будут уничтожены, а не переведены в Азию. Это было по сути то, что предлагал канцлер Шмит летом 1979 года.
Но... было уже поздно. 31 августа 1983 года советский истребитель сбил корейский пассажирский Боинг над Сахалином. Началась истерия, и было не до переговоров. 29 сентября Андропов публично заклеймил милитаристский курс США и обвинил Рейгана в «крайнем авантюризме». Это андроповское заявление красной нитью пронизывает вывод: пусть ни у кого не будет иллюзий — при нынешней администрации в Белом доме улучшений отношений с Советским Союзом быть не может.
Об этом в своё время писалось немало... Но мало кто знает, что в ночь с 25 на 26 сентября в советских ракетных космических частях была объявлена тревога и они были приведены в боевую готовность. Как оказалось, тревога была ложной.

[Asadulla]

Я только что вернулся из очередной муторной поездки по Ближнему Востоку и ознакомился с сообщением ТАСС, где излагалась речь Рейгана, в которой он провозгласил Стратегическую Оборонную Инициативу (СОИ), известную ещё как программа «Звёздных Воин». Она была сформулирована в весьма общих и расплывчатых выражениях, вызвавших кучу сомнений, — а что в действительности имеет ввиду  американский президент?
Начиналась эта речь с  постановки казалось бы простого вопроса: что лучше — спасти людям жизнь, или отомстить за их гибель? Ответ, разумеется, напрашивался сам собой. И в соответствии с ним Рейган извещал, что США «приступают к программе, призванной защитными средствами противостоять угрозе ракетного нападения». Он призывал  американских учённых, создавших ядерное оружие, «вооружить  США средствами, которые сделали бы теперь это оружие бесполезным и устаревшим». Для этого де существует промышленная основа, созданная великими технологическими открытиями американской науки.
           На первый взгляд всё это выглядело обычной политической демагогией. А главное, было неясно, что конкретно намерено предпринять правительство США, чтобы защитить людей от ракетного нападения, и можно ли это сделать. Поэтому в МИДе только пожимали плечами, крутили пальцем у виска, показывая, что президент совсем спятил, и советовали «подождать и посмотреть».
Однако буквально через несколько часов в моём кабинете на восьмом этаже «высотки» на Смоленской раздался требовательный перезвон «вертушки.» На проводе был бессменный помощник четырёх Генеральных секретарей А. М. Александров — Агентов:
— Юрий Владимирович велел срочно подготовить реакцию на вчерашнюю речь Рейгана. Вы вели с американцами согласование Договора по ПРО. Надо  разобраться, как вся эта муть, которую нагородил Рейган, соотносится с этим Договором. Быстро подготовьтесь и поедем в Кунцево доложить Андропову.
Ровно в 5 вечера 24 марта мы с Александровым были в Центральной Клинической Больнице (ЦКБ), где лежал Генсек с  приступом почечной болезни. Проскочив главные ворота, чёрная Волга резко свернула налево к двум одинаковым двухэтажным домикам под развесистыми елями. Мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую комнату. Это была обычная палата Кунцевской больницы —  может быть, чуть— чуть побольше. Направо от двери стояла тумбочка и кровать, а рядом с ней несколько медицинских аппаратов. У стены —  два стула и небольшой столик, за которым сидел сам хозяин в полосатых пижамных брюках и вязанной, похожей на женскую, кофте.      
За последние пол года он сильно изменился. Мне нередко приходилось сталкиваться с ним вплотную во время визитов в Москву арабских лидеров или у него в кабинете, когда обсуждались какие— либо документы. И всегда он выглядел строго подтянутым, никогда не сутулившимся, может быть, даже с чересчур прямо расправленными плечами. Лицо волевое, холодное; губы тонкие, опущенные по краям;  но главное на нём — это  глаза,  какого— то особого темно— вишневого цвета. Они придавали острую пронзительность его взгляду.
В разговоре с подчиненными  держался спокойно -холодно. Мог  улыбаться, беседуя  с иностранцами. Но взгляд его всегда оставался  проницательно — изучающим. Даже когда Андропов смеялся. Такие ледяные глаза я видел ещё только у одного человека — президента Ирака Саддама Хусейна.
Теперь же Андропов как— то потускнел. Он сильно похудел, лицо стало совсем белым  — под цвет волос. Из под широкого ворота рубашки выглядывала непривычно тонкая шея и от этого голова казалась ещё более крупной. А вот взгляд стал ещё острее и не улыбчивей.
Позднее я узнал, что в начале 1983 года у Андропова полностью перестали  функционировать почки. Поэтому в Кунцевской больнице было оборудовано специальное отделение, в котором находились искусственная почка и помещения для пребывания Генсека, охраны и врачей.    
Сухо поздоровавшись, Андропов сразу же приступил к вопросам:
— Что стоит за этим финтом Рейгана? Он может быть искренне верит во все эти сказки про безъядерный мир. Но Рейган не политик — он актёр. А кто пишет ему сценарий? Кто драматург этой пьесы? Не сам же Рейган придумал эту СОИ! Только не говорите мне про империалистические круги США. У этих кругов разные интересы и разные взгляды...
Александров коротко доложил содержание шифровок, которые к этому времени стали обильно поступать из Вашингтона и Нью— Йорка от совпосольства и резидентур КГБ и ГРУ. Между этими ведомствами шла постоянная конкуренция за оперативность и полноту информации.  Поэтому её было, как говорится, навалом. Но Андропов не любил длинных докладов и  Александров суммировал примерно так.
Судя по информации, имеющийся на этот час, США намерены создать и разместить в космосе систему противоракетной обороны всей страны, основанную на новых физических принципах, в том числе на преобразовании энергии ядерного взрыва в лазерный луч. Это позволило бы им поражать взлетающие ракеты на расстоянии  в несколько тысяч километров. По данным ГРУ и КГБ эту программу усиленно проталкивают Пентагон и ВПК. Лично за ней стоят: министр обороны Уайнбергер, советник по вопросам национальной безопасности Кларк и его заместитель МакФарлеин. По мнению МИД создание такой противоракетной системы полностью противоречит Договору по ПРО 1972 года.
— Это формальные оценки, — отреагировал Андропов с явным недовольством. Нужно разобраться по существу дела. Прежде всего, что значит сделать ядерное оружие устаревшим и бесполезным?
При создании американцами своей ПРО, устаревшим окажется ядерное оружие Советского Союза. Но американская ядерная мощь будет по— прежнему современной и эффективной. А это значит, что США получат возможность безнаказанно нанести первый ядерный удар. Рухнет вся военно— геополитическая стабильность, которая создавалась за последние десятилетия. СССР просто перестанет быть великой державой.
Весь вопрос, однако, в том, можно ли при нынешних научно— технических возможностях  создать  надёжную систему ПРО, которая, как щит, прикрыла бы всю территорию страны? Я разговаривал с Дмитрием (Устинов) и просил его поговорить со своими  учёными— специалистами. Он говорит, что они колеблются. Сейчас вроде бы нельзя — она может быть преодолена разными средствами. Но через 10 — 15 лет ситуация может поменяться. А если не через 10 — 15, а через 5 лет? Уповать на время нельзя.
Подведём итог. Что получается? Американцы знают, не могут не знать, что надёжной системы ПРО создать сейчас нельзя. Тем не менее, объявляют о своём намерении построить такую систему, хотя на деле это будет неэффективная и ненадёжная ПРО. Зачем тогда весь этот маскарад?
— Запугать нас и использовать, как рычаг для давления?
— Отвалить жирный куш своему ВПК и втянуть нас в гонку вооружений там, где технологические преимущества явно на стороне США?
— Или, как говорит Дмитрий, дестабилизировать стратегическую ситуацию с целью значительного уменьшения последствий ответного удара со стороны Советского Союза? Представим такую ситуацию: США наносят первый удар по местам расположения советских МБР. Это ослабит наш ответный удар, который к тому же будет частично парирован системой ПРО. 
Ситуация слишком серьёзная и я не хочу игнорировать ни одного из возможных сценариев — даже возможность создания эффективной ПРО. Независимо от того осуществима или нет эта система на практике, она стала реальным фактором в нынешний политике США. И с этим мы не можем не считаться.
Всё это подтверждает наши худшие опасения — американские правящие круги взяли курс на  нанесение внезапного ядерного удара по Советскому Союзу, и теперь пытаются оградить США от нашего ответного удара или хотя бы свести его  к минимуму.  Нам нужно немедленно разоблачить эти планы — пусть народы увидят, кто ведёт мир к катастрофе. Завтра к концу дня подготовьте моё заявление для публикации в Правде.
Как всегда, у Андропова всё было ясно и коротко. Мы поднялись уходить и Генсек бросил Александрову:
Держите контакт с военными. Я поручил Устинову продумать наши ответные меры. Если на каждый чих американцев поджимать хвост, они заберутся на шею. Поэтому наш ответ будет адекватным. Создавая свою ПРО, американцы готовятся к удару отсюда. –Андропов сделал плавный жест рукой, показывая направление удара сверху. –А наш удар будет отсюда. И снова жест, показывающий, что удар будет откуда–то снизу.
Тогда мне было не до выяснений, что означает сей жест. Но много лет спустя, в середине 90-х, я пригласил в Стокгольм Л.Н. Зайкова, бывшего при Горбачёве Секретарём ЦК по оборонной промышленности и председателем так называемой Пятёрки –специальной Комиссии Политбюро по военно— политическим переговорам. Неделю он жил у нас в посольстве и мы много разговаривали, вспоминая былое. Жест Андропова, когда тот говорил об адекватном ответе, Лев Николаевич объяснил так:
— Американцы, создавая свою ПРО, готовились к отражению удара наших ракет из космоса. А наш ответный удар был бы из под воды. Причём, не только ракетами на подводных лодках, которые мы придвинули к американским берегам в Атлантике и на Тихом океане. Мы приступили тогда к разработке специальной подводной ракеты.
Разумеется, разрабатывались и другие ответные меры. Любая система ПРО будет рассчитана на поражение определённого числа ракет и боеголовок. Поэтому для её преодоления нужно просто увеличить число этих ракет и боеголовок, причём с ложными целями. Это будет и дешевле, и надёжнее, чем создавать собственную ПРО. Не говоря уже о том, что нужно было принимать меры по укреплению шахтных пусковых установок ракет для повышения их выживаемости. Ведь именно по ним будет наноситься первый удар.

[Asadulla]

Если на каждый чих американцев поджимать хвост, они заберутся на шею.

Хорошо бы нынешним правителям России вспомнить эти слова Андропова

[Asadulla]

Мои хождения по высоким кабинетам в ЦК, министерстве обороны и МИДе показали: все помыслы начальства заняты Першингами, а о Стокгольме с его мерами доверия никто и слышать не хочет. И главная тема — ответные меры.
Надо отдать должное, — «большая тройка» (Андропов, Устинов и Громыко), вершившая в те годы политику Советского Союза, появлением Першингов обескуражена не была — оно легко просчитывалось. В ЦК и минобороне состоялась серия совещаний, на которых была выработана программа так называемых «адекватных ответных мер». И разногласий тогда в советском руководстве не было, и быть не могло.
24 ноября 1983 года Андропов грозно заявил: Советский Союз и его союзники не позволят США и НАТО «сломать существующее примерное равновесие сил в Европе». На любую попытку сделать это они сумеют дать надлежащий ответ. И эти ответные меры Андроповым были названы:
1. Отмена моратория на развертывание советских средних ракет в западной части Советского Союза;
2. Размещение на территории Чехословакии и ГДР несколько десятков пусковых установок оперативно — тактических ракет Темп— С;
3. Размещение баллистических ракет с ядерным оружием на кораблях  и подводных лодках, которые будут продвинуты к берегам Америки в количествах соизмеримых с увеличением угрозы для Советского Союза. Эту меру маршал Огарков прокомментировал так: «Развёртываемые в океанских районах и морях советские средства, имеющие ввиду территорию самих США, будут не менее эффективны, чем американские средства, размещаемые в Европе, и по досягаемости, и по мощи, и, что особенно важно, по их подлётному времени».
А указания Устинова были ещё категоричней: в случае применения американцами ракет Першинг в Европе Советский Союз всей ядерной мощью ударит по США. Отсидеться за океаном им не удастся.
Но был и другой план ответных действий, на который однажды публично намекнул Устинов. 9 сентября 1983 года, он заявил, что СССР предпримет эффективные контрмеры в связи с размещением Першингов. «Эти меры, подчеркнул он, создадут ответную военную угрозу для территории США и стран, на территории которых будут развёрнуты американские ракеты, такую же, какую США создадут для Советского Союза и государств –участников Варшавского Договора».
 Но план этот не озвучивался. Он тщательно разрабатывался под личным патронажем министра обороны и хранился за семью печатями.
Ещё в 1979 году Устинов собрал у себя узкое совещание ведущих военачальников и поставил такой щекотливый вопрос: способны ли войска  ПВО обнаружить пуск Першинга— 2 не позднее двух— трёх минут после старта. Оказалось, что неспособны. РЛС дальнего обнаружения Дунай— 3У могли обнаружить Першинги только в секторе обзора, перекрывающего северную и центральную часть ФРГ. Но её южная часть этими средствами не контролировалась.
После недолгой дискуссии министр поставил задачу доработать эту систему так, чтобы она перекрывала всю территорию ФРГ. Это было сделано довольно быстро, и предметом особых забот стало западное направление, перекрываемое РЛС, расположенными в Скрунде, Барановичах и Мукачево.[28]
Одновременно Устинов поручил начальнику генштаба Н.В. Огаркову, главкому ПВО А.И. Колдунову  и первому заместителю главкома РВСН  Ю.А. Яшину принять действенные меры по прикрытию Москвы от нападения Першингов. Тогда считалось, что их главные цели будут находиться в столице и Подмосковье. Поэтому в 1979 году начались масштабные работы по созданию новой системы противоракетной обороны для защиты Москвы. Она должна была заменить находившийся на боевом дежурстве противоракетный комплекс А— 35М.
К середине 80-х такая система ПРО была развёрнута и имела два эшелона противоракет, размещавшихся в шахтных пусковых установках. В состав первого эшелона входили противоракеты дальнего действия для уничтожения боевых блоков, ещё не успевших войти в атмосферу. Ну а тем боеголовкам, которым всё же удастся прорваться в верхние слои атмосферы, пришлось бы встретиться с высокоскоростными противоракетами ближнего действия второго эшелона.
Эта новая система ПРО Москвы казалась военным надёжной и они гордились ей. Но Устинов брюзжал:
— Всё это только оборона, а наступающая сторона всегда  найдёт дыру в ней. Нам нужно тоже переходить в наступление.
Это наступление готовилось по нескольким направлениям. И прежде всего, — нейтрализовать угрозу, которую могли представлять Першинги.
23 ноября  1983 года по  представлению Устинова было принято решение о создании в кратчайшие сроки «подвижного грунтового ракетного комплекса «Скорость»(ПГРК). Он даже сам придумал это название — «Скорость», хотя его главному конструктору А.Д. Надирадзе оно не очень нравилось.
Но дело не в названии. В считанные минуты, буквально молниеносно ракеты, «Скорость» должны были накрыть места расположения Першингов, крылатых ракет и другие военные объекты НАТО. Для этого их нужно было скрытно разместить на территории Чехословакии и Восточной Германии.

[Asadulla]

Через несколько дней меня пригласил в Генштаб маршал Огарков. На столе перед ним лежал наш проект злополучных директив. Как всегда, он внимательно слушал, не перебивая и не задавая вопросов.
А я, распаляясь от собственных слов, доказывал, что директивы отвечают нашим интересам. Советские руководители на самом высоком уровне, убеждал я его, не раз заявляли, что в основе нашей политики лежат «два не»: неприменение силы и неприменение первыми ядерного оружия. Это значит, что мы не собираемся ни на кого нападать. Поэтому если НАТО имеет такие планы и готовит агрессию, то предлагаемые нами меры уведомления, информации и транспарентности военной деятельности раскроют эти планы, разоблачат агрессивную политику НАТО перед всем миром и помогут нам лучше подготовиться к отражению их наступления.
И хотя ни один мускул не дрогнул на его лице, мне казалось, что Огарков внутренне улыбается. Дождавшись, когда я закончил свою эмоциональную речь, он сказал вполне дружелюбно:
— По— моему, Олег, ты просто многого не знаешь, — и развернул передо мной на столе огромную карту Центральной Европы.
На ней четыре чёрные стрелы из ГДР, Чехословакии и Венгрии пронзали всю территорию Западной Германии и только одна стрела поворачивала на Север — в Данию. Стрелы эти сходились у границы с Францией, а оттуда уже две жирные стрелы направлялись — одна к Ла— Маншу, а другая к испанской границе.
— Знаешь, что это такое? — спросил маршал.
— Нет, — признался я.
— Это карта недавних совместных учений Варшавского Договора «Союз— 83». Запомни хорошенько: мы не собираемся дожидаться, когда на нас нападут, как это было в 1941 году. Мы сами начнем наступление, если нас вынудят к этому и мы обнаружим первые признаки начала ядерного нападения НАТО. Мы вправе назвать это нашим ответным ударом, не дожидаясь, когда противник начнёт забрасывать нас ракетами. Поэтому на наших военных учениях мы отрабатываем наступательные операции. Видишь эти заштрихованные районы вдоль западногерманской границы? — и он ткнул пальцем в бурые пятна на карте.
— Это районы, по которым мы нанесем десятки, а если надо, то и сотню ядерных ударов. Цель — взломать глубоко эшелонированную оборону НАТО на глубине 50 — 100 километров вдоль линии фронта. После этого пойдут танки — ударные армейские группы пяти фронтов начнут наступление на Западную Германию. Ты же сам танкист, — улыбнулся он, — и знаешь, как это делается[30].
В течение 13 — 15 дней, — продолжал маршал, — наши войска должны занять территорию Западной Германии, Дании, Голландии, Бельгии и выйти на границу с Францией. Там происходит перегруппировка войск и, если Европа еще будет в состоянии сопротивляться, начинается второй этап операции силами двух вновь созданных фронтов. Один наносит удар в направлении Нормандии, другой — выходит к границе с Испанией. На эту операцию по выводу Франции из войны отводится 30 — 35 дней.
Теперь ты понимаешь, почему мы не можем пойти ни на обязательное уведомление о военных учениях, ни на обмен информацией о военной деятельности, ни тем более на «прозрачность» или контроль? Ни с политической, ни с военной точки зрения мы не должны раскрывать противнику наши планы. Я говорю о них только для твоего личного сведения, чтобы ты ориентировался в обстановке и чувствовал границу возможного. Ясно тебе это?
Из кабинета Огаркова я выходил обескураженный. Чего же тут было не понять? И раньше было известно, что военное ведомство имеет свои собственные взгляды по многим вопросам. Но чтобы они кардинально расходились с официальной советской позицией, не раз публично заявленной генеральными секретарями ЦК КПСС, — это уже чересчур. Ведь что получается: советские руководители твердят, что СССР никогда не применит первым ядерное оружие. А советские войска на совместных учениях Варшавского договора фактически отрабатывают стратегию и тактику нанесения первыми таких ударов.

[Asadulla]

Но всё оказалось куда сложнее. Постепенно из разговоров с военными стала вырисовываться картина оценки министерством обороны и Генеральным штабом военно— стратегической ситуации в мире вообще и в Европе в частности. Она довольно рельефно выглядела и в «Материале о развитии военного искусства в условиях ведения ракетно— ядерной войны по современным представлениям», направленном генерал— полковником П.И. Ивашутиным Начальнику Военной академии Генерального штаба маршалу М.В. Захарову.  С этими материалами меня доверительно ознакомили коллеги из Генштаба. Об этих оценках довольно подробно и откровенно пишет в своих мемуарах также бывший начальник Главного оперативного управления (ГОУ) Генштаба генерал армии В.И. Варенников.
Итак, первый вопрос: кто враг и что он замышляет? Тут всё было ясно. Это американцы и НАТО. Они готовят внезапный, упреждающий удар. Главным содержанием их военной доктрины является внезапное ядерное нападение и ведение наступательной войны против социалистических стран.
С 1945 по 1950 годы США исповедовали стратегию «массированного возмездия»; с 1961 по 1970 –»гибкого реагирования»; с 1971 по 1980 год –»реалистического сдерживания». В начале августа 1980 президент подписал Директиву № 59, в которой излагается «новая ядерная стратегия США».
Выступая по итогампо итогам учений Запад 81 (4 — 12 сентября 1981 года), министр обороны Устинов, сославшись на своего американского коллегу –министра обороны, охарактеризовал эту новую доктрину США, как стратегию «прямого противоборства» между США и СССР.
«В ней, подчеркнул Устинов, делается ставка на ведение как «глобальной», так и «ограниченной» ядерной войны против государств Варшавского Договора. Одновременно США уделяют большое внимание подготовке вооружённых сил к ведению войны с применением лишь обычных средств поражения. При этом администрация Вашингтона недвусмысленно заявляет о своей готовности распространить военный конфликт из любого региона мира на все другие театры и превратить его во всеобщую войну».
На многочисленных военных учениях войск НАТО и стратегических сил США систематически отрабатывается проведение первого удара всеми силами и ядерными средствами. Для этого только в Европе американцы разместили более 7000 ядерных боезарядов. Их целями являются политические и экономические центры, базы ядерных средств и другие объекты, расположенные в глубине территории социалистических стран.
В начале многих учений НАТО проигрывается оборона (позиционная или так называемая подвижная оборона). Но это пропагандистский приём. Войска НАТО готовятся отнюдь не к обороне. После ядерного удара они должны совершить бросок в глубь территории социалистических стран.
Ранее командование НАТО подготавливало на Центрально — Европейском театре основной оборонительный рубеж на удалении 50 — 120 км. от государственных границ социалистических стран. Однако недавно в НАТО принята так называемая «стратегия передовых рубежей». Под этим названием скрыты планы выдвижения их войск непосредственно к границам социалистических стран, откуда они могут теперь начать вторжение.
Причём, как пишет генерал Варенников, «главная ставка ими делается на нанесение внезапных, так называемых «разоружающих» ударов, на разработку и проведение таких действий, которые должны обеспечить им победу, как в ядерной, так и в обычной войне в короткие сроки».
Второй вопрос: что нам делать в этих условиях — обороняться или наступать? Тут, судя по всему, у военных шла дискуссия. Во всяком случае, по началу. В разговорах звучал такой мотив:
— Некоторые наши товарищи, боясь повторения событий 1941 года, отстаивают необходимость подготовки нашей страны к стратегической обороне, т.е. к оборонительной войне. Но они не учитывают того обстоятельства, что в условиях наличия у вероятного противника значительных ракетно— ядерных сил любая пассивность с нашей стороны в самом начале войны, ставка на оборону с медленным раскачиванием и  накоплением сил для перехода в контрнаступление неизбежно привели бы к катастрофе.
А далее следовал такой тезис: ракетно— ядерное оружие по своим характеристикам, мощности и возможностям предназначено для ведения наступательной, а не оборонительной войны. Оно менее пригодно для обороны, чем для наступления.
Поэтому неприемлемость обороны, исключительная опасность оборонительной войны стали объективным явлением, а не субъективным желанием политических и военных деятелей. Защита Родины, оборона страны станет возможной лишь при условии готовности к ведению решительной наступательной войны против агрессора.
Отсюда новая стратегия и тактика. Социалистические страны готовят группировки сухопутных войск и фронтовой авиации к развертыванию решительных военных действий вслед за ответным ядерным ударом стратегических сил с целью быстрейшего разгрома агрессора. Это будут прежде всего наступательные операции в сложных условиях ракетно— ядерной войны.
Поэтому главным средством решения военных задач на сухопутном театре военных действий является теперь ядерное оружие, ядерные удары, наносимые в первую очередь и главным образом стратегическими силами, а также ракетными войсками оперативно— тактического назначения и фронтовой авиацией.
Танковые и мотострелковые соединения будут использовать результаты ядерных ударов для завершения разгрома уцелевших группировок противника и стремительного продвижения в глубину вражеской территории. В ходе наступления возможны боевые столкновения войск сторон, вооружённая борьба с применением как ядерного оружия, так и обычных средств поражения.
Третий вопрос — когда и как Советский Союз будет наносить ответный удар. Тут то и крылась главная загвоздка. Внешне всё выглядело благопристойно. Постоянно присутствовали ссылки на заявления Советского правительства, что Советский Союз никогда первым не применит ядерное оружие, что это оружие может быть пущено в ход лишь в том случае, если агрессор принудит нас к этому. Поэтому стратегическая операция ядерных сил подготавливается в ответ на угрозу внезапного ядерного нападения империалистов.
А далее в весьма обтекаемых и общих выражениях говорилось, что в наш век развития электроники полной внезапности добиться невозможно. «Первые же признаки начала ядерного нападения империалистического агрессора будут обнаружены и это явится достаточным основанием для нанесения ответного ядерного удара. Время будет исчисляться минутами, но его будет вполне достаточно для того, чтобы поднять в воздух основную массу боеготовых ракет ещё до первых взрывов ядерных ракет противника на территории социалистических стран».
Однако нигде не говорилось, какими могут быть эти признаки и что конкретно может послужить поводом для ответного удара. Указывалось лишь, что «наш ответный ядерный удар должен быть направлен в первую очередь на срыв ядерного удара агрессора. Это вполне реальная задача в современных условиях».[33] Главное — не дожидаться первого ядерного удара со стороны противника. Его нужно «упреждать».
Именно такая стратегия отрабатывалась на учениях Запад 83. Там были две противоборствующие группировки –»Западные» и «Восточные». «Западные» под видом учений подготавливали агрессию с целью внезапного нападения и разгрома вооружённых сил «Восточных». Но их подготовка становится достоянием разведки «Восточных». Своевременно обнаружив этот коварный замысел, «Восточные» получают задачу в короткие сроки (в течение двух суток) завершить подготовку наступательной операции и внезапным ударом сорвать нападение противника. А затем, –в ходе наступления полностью разгромить противника.
Начальник ГОУ генерал армии Варенников так комментировал эти учения:
«Несколько слов о переходе в наступление с целью срыва готовящегося нападения и ведении наступательной операции. На этом учении мы опробовали (это было впервые после войны) вариант действий наших Вооружённых Сил в начале войны, когда с получением достоверных данных о готовящейся агрессии решением высшего военно— политического руководства страны организуется и осуществляется внезапный удар всеми возможными огневыми средствами (артиллерия, авиация и т.д.), а также проводится наступательная операция с целью срыва нападения противника и разгрома его войск. То есть нанести превентивный удар».
И, наконец, четвёртое, главное — кто победит? Тут была твёрдость — победа будет за нами. Об этом публично, в печати не раз говорили Начальник Генштаба маршал Н.В. Огарков, Главком сухопутных войск генерал армии И.Г. Павловский и другие. Причём, — что интересно, делали это уже после того, как министр обороны Устинов в 1982 году официально заявил: «Советский Союз не делает ставку на победу в ядерной войне».
И это были не пустые слова. За ними стояли сложные военно— технические расчёты. В настоящее время США несколько впереди по числу ядерных боезарядов и их носителей. Зато СССР опережает США по тяжёлым ракетам с разделяющимися головными частями (РГЧ) и по мощности ядерных боезарядов. Это даёт нам определённые военные преимущества, если будет развязана термоядерная война и Советский Союз будет вынужден нанести ответный ядерный удар всей своей мощью.
Не малую роль в этом играет то, что Советский Союз вынужден нацеливать свои ракеты и авиацию на объекты, составляющие основу экономической и политической мощи США и НАТО. Иного выхода нет, так как они будут наносить ядерные удары прежде всего по таким же объектам на территории СССР и его союзников.
Но страны НАТО намного чувствительнее к таким ударам. В 170 городах США сосредоточено 75% промышленного капитала и 55% населения страны. В основном они находятся в восточной и северо— восточной части страны. Между тем достаточно всего лишь одного заряда мощностью в 20 — 50 мегатонн, чтобы уничтожить любой из крупнейших городов Америки. А для Европы положение ещё более катастрофично. В ФРГ в городах проживает 90% населения, в Англии — 80%, во Франции 60%.
Это понимают в администрации Рейгана и потому высказывают беспокойство в связи со снижением ракетно— ядерной мощи США по сравнению с Советским Союзом.
Вот такая вот была стратегия, она же тактика.
Но из всего этого ясно было одно:никаких расхождений между политикой военных и советского руководства нет и в помине. И позицию о неприменении первыми ядерного оружия, и концепцию маневров «Союз— 83», где фактически отрабатывалось применению первыми ядерного оружия, утверждало Политбюро ЦК КПСС. Значит одна позиция предназначалась для внешнего потребления и пропаганды, а другая — для внутреннего планирования и возможных действий. Такова была истинная суть принимаемых решений и политики Советского Союза.
Впрочем, во всех этих тонкостях едва ли разбирались престарелые члены Политбюро во главе с Брежневым. Но Андропов, Устинов и Громыко знали, что делали, и именно они проводили такую политику.
В одной из бесед я прямо спросил маршала Огаркова, верит ли он в возможность победы в ядерной войне. Ответ его был лаконичным:
— Я не имею права командовать войсками и посылать людей в бой, если сам не буду верить в победу и не подготовлю её.
Что ж, в этом была своя логика — военная.

[Asadulla]

Вообще речи американских и советских лидеров того времени были по сути зеркальным отражением друг друга. Если не знать специфической терминологии, их легко можно было перепутать. Ну, скажем, как по сути отличить заявление Андропова  на похоронах Брежнева, что мир не выпрашивают — он обеспечивается несокрушимой мощью вооружённых сил, от заявления Шульца в Конгрессе 15 июня, что «мир должен строиться на силе»? Да ничем.

[Asadulla]

заявление Андропова на похоронах Брежнева, что мир не выпрашивают — он обеспечивается несокрушимой мощью вооружённых сил

Хорошие слова Андропова, что "мир не выпрашивают — он обеспечивается несокрушимой мощью вооружённых сил"

[Asadulla]

У бывшего заведующего отделом Ближнего Востока МИД СССР О.Гриневского, есть еще одна книга "Тайны советской дипломатии", где он описывает ряд случаев из дипломатических отношений с арабскими странами.

Вот несколько интересных выдержек из книги

 

В начале 1978 года поздно ночью первого заместителя министра иностранных дел В.В. Кузнецова разбудил звонок «вертушки». Дежурный по службе ПВО страны сообщил, что только что советскую границу пересек самолет с ливийскими опознавательными знаками. На запрос ответили, что на борту находится ливийский лидер Каддафи, который направляется в Москву для срочной встречи с Брежневым. Никакого визита Каддафи не  планировалось, и никаких заявок на пролет самолета не делалось. К счастью, служба ПВО ливийский самолет сбивать не стала, а предупредила Кузнецова.
Через час он и руководители отделов Северной Африки и Ближнего Востока были на правительственном аэродроме «Внуково-2». Была глубокая ночь, и никто не понимал, что происходит. Но указание было строгим: выяснить, что хочет Каддафи от Брежнева, и препроводить его в особняк на Ленинских горах. А там видно будет.
Ожидая самолет, Кузнецов допрашивал своих подчиненных, что за человек Каддафи и чего можно ждать от его неожиданного визита. Зачем он едет, никто не знал. Но все сходились в одном: из всех арабских лидеров он, пожалуй, самая интригующая фигура.
В свои 27 лет безвестный тогда капитан Каддафи возглавил знаменитую ливийскую революцию 1969 года. Представлялось, что этот выходец из бедной семьи бедуинов-кочевников совершил чудо — сверг короля Идриса и выставил вон из Ливии американцев и англичан вместе с их базами. А на знамени его революции были еще начертаны лозунги: «Объединение всех арабов!», «Политическая и социальная справедливость для всех!»
Поначалу казалось, что и здесь судьба ему благоприятствует. Идеи арабского единства были весьма популярны в арабском мире начала семидесятых. А национализация иностранной собственности, огромные доходы от нефти и развернувшееся масштабное строительство обещали ливийцам долгожданное благополучие.
Но прошло 10 лет — и ни единства, ни благополучия. Напрасно энергичный Каддафи, ставший к тому времени полковником, мотался по всей стране. Его можно было увидеть везде: то в одежде бедуина, инспектирующего строительство промышленных предприятий в ливийской глубинке; то за рулем трактора, открывающего пахотную страду; а то нагрянувшего инкогнито в государственное учреждение, дабы своей властью навести там порядок.
Но и этого теперь ему уже мало. Роль мессии — то ли новоявленного Карла Маркса, то ли пророка Мухаммеда — явно не дает ему покоя, и он пишет «Зеленую книгу». Она преподносится как «сборник общечеловеческих аксиом и вечных истин», призванных стать «третьей мировой теорией» в противовес коммунистической и буржуазной идеологиям. А услужливые комментаторы прозрачно намекают, что это новое откровение, подобное христианству и исламу, двум величайшим религиям, также исходит из пустынь Востока — этой колыбели цивилизации.
Пока встречавшие переговаривались, выясняя, какие новые откровения везет Каддафи, ливийский самолет действительно сел во Внукове. Подкатили трап, открылся люк: какой-то человек объявил, что лидер Каддафи прибыл, и поинтересовался, приехал ли на аэродром «брат Брежнев». Ему ответили, что на аэродроме первый заместитель министра иностранных дел. Он имеет поручение Брежнева выяснить, что случилось, и проводить лидера Каддафи в гостевой особняк. На следующий день гость будет принят советскими руководителями.
Человек удалился; люк захлопнулся, и наступила тишина. Так миновал час, пошел второй. Дипломаты стояли у трапа; в самолете — никакого движения. А потом он неожиданно поднялся в воздух и улетел. Вот и все. Никто впоследствии так и не смог выяснить, зачем и почему прилетал в Москву Каддафи.

[Asadulla]

Не прошло и двух лет, как Каддафи снова прилетел в Москву. На этот раз его визит был согласован заранее, и потому ливийского лидера встречали как положено по протоколу — с почетным караулом и с оркестром.
Но и тут не обошлось без казуса. Нет, политическая линия была выдержана четко: ливийский полковник слыл ярым противником США, и потому не возникало проблем с осуждением антиарабской сепаратной сделки, сооруженной под эгидой американского империализма. На этом сразу же сошлись лидеры Советского Союза и Ливии, и на эпитеты в ее адрес они не скупились.
Но вот следующий пункт программы — посещение военного аэродрома в Кубинке под Москвой. Казалось бы, какие проблемы? Каддафи покажут новую военную технику, которую он собирается купить у Советского Союза. Утром, в назначенное время, заведующий отделом стран Северной Африки А.А. Шведов входит в гостевой особняк на Ленинских горах:
— Товарищ Каддафи, машины ждут, пора в Кубинку!
Полковник выходит на крыльцо, поднимает глаза к московскому голубому небу, говорит:
  Согласно арабскому обычаю нельзя пускаться в ответственное путешествие, если на небе нет трех звезд. — И... возвращается назад в особняк.
Но Шведова этим не удивишь. Он опытный дипломат — чего только не перевидал на своем веку, общаясь с капризными арабскими лидерами. Его бы давно хватил инфаркт, если бы не удивительное чувство юмора, которое как броня защищает этого человека от их непредсказуемых действий. Да и ничего особенного пока не произошло. Конечно, сбой в программе визита — вещь неприятная. Но это еще не катастрофа — сами ливийцы просили
устроить эту поездку в Кубинку. И оружие они все равно купят — куда им деться?
Поэтому спокойно и доброжелательно Шведов отвечает:
— Как хотите, товарищ Каддафи. Какие у вас будут пожелания по программе? Весь день у нас теперь практически свободен.
Каддафи задумался.
— Я хочу посетить мусульманские похороны в Москве!
Шведов удивлен, хотя вида не показывает.
— Товарищ Каддафи, вы, конечно, великий лидер величайшей из революций! Но неужели вы полагаете, что мы сможем в течение нескольких часов устроить для вас мусульманские похороны?
Каддафи смотрит на него холодно-изучающе:
— Сколько мусульман живет в Москве?
Этого Шведов не знает — никакой информации на сей счет не существовало, — но говорить об этом нельзя. Однако испокон века дворниками в Москве работают татары из Казани, а они в основном мусульмане. Но сколько их? Прикинув в уме, он отвечает:
— Примерно триста тысяч.
— Так. Это значит, что примерно раз в два дня в Москве умирает один мусульманин. Я возвращаюсь к себе в особняк и не выйду из него, пока не состоятся мусульманские похороны! — Каддафи решительно поворачивается к дому, поднимается на второй этаж и закрывает дверь.
Это катастрофа — летит вся программа, попробуй потом объяснить Брежневу или Громыко про мусульманские похороны. Здесь же, в особняке, Шведов заходит в комнату обслуживания ливийской делегации, где сидит представитель КГБ, и все рассказывает. Нет, он не просит эту всемогущую организацию «устроить покойника». Он просто знает — никто лучше не владеет информацией об обстановке в Москве — и надеется, что ее всепроникающие связи помогут обнаружить, не лежит ли где-нибудь бедолага, которого не могут похоронить.
Его надежды сбылись. Буквально через полтора часа представитель КГБ сообщил, что к одному из московских дворников приехал родственник из Казани погостить и вдруг умер. Московской прописки у него нет, и поэтому похоронить его в Москве не могут, а везти тело в Казань — денег нет. Как раз то, что нужно.
— Организуйте для него мусульманские похороны по высшему разряду за счет резервного фонда Совета Министров! — распорядился Шведов.
А через несколько часов он вошел в гостиную, где ливийцы пили чай, и торжественно объявил:
— Товарищ Каддафи, машины поданы. Едем на похороны!
Не выразив и тени удивления, ливийский лидер усаживается в автомобиль и отправляется на кладбище. Все идет хорошо; имам совершает мусульманский обряд торжественно и благопристойно, — казалось, инцидент исчерпан. Но не тут-то было.
— Обряд идет не по правилам! — вдруг заявляет Каддафи.
Наступает тягостная тишина, и, пожалуй, первый раз в жизни Шведов не знает, что делать. Но мудрый имам разряжает обстановку.
— Пожалуйста, — говорит он, — уважаемый гость может сам совершить обряд.
Каддафи просветлел и провел службу. У Шведова отлегло от сердца. И напрасно.
— Теперь, — высказывает свое пожелание Каддафи, — я хочу пойти и выразить соболезнование семье усопшего.
Переводчик перевел это понятным всем словом «поминки». Шведов посмотрел на уполномоченного КГБ. Тот решительно замотал головой:
— Никак нельзя! Дворник живет в подвале — одна комната в коммуналке. Большая семья — куча детей. Иностранца туда пускать нельзя. Да и безопасность его трудно обеспечить.
— Товарищ Каддафи, — повернулся Шведов к ливийцу, — татары — маленькая, но очень гордая нация. Согласно их национальным традициям на поминках могут присутствовать только близкие родственники. Присутствие посторонних — это оскорбление, которое смывается только кровью.
— Это я понимаю, — тут же отозвался Каддафи, — и уважаю. Где машины? Едем в Кубинку!
Вот так происходило формирование единого «фронта» арабских стран против сепаратных договоренностей с Израилем.

[Asadulla]

На переговорах с советскими руководителями у Асада был выработан свой стиль. Как гость, он начинал и часами рассказывал историю ближневосточного конфликта «от Адама до Бегина». Бедный Леонид Ильич засыпал, просыпался, бурчал что-то раздраженно сидевшим рядом с ним Косыгину и Громыко. Но Асад продолжал говорить все так же ровно и спокойно.
Брежнев просил кого-нибудь из молодых покурить на него: врачи, заботясь о его здоровье, строго запретили ему прикасаться к сигаретам, и Генеральный секретарь жадно ловил ртом идущий к нему табачный дым. Асад с любопытством смотрел на все это, продолжая говорить.
Брежнев прерывал его и читал по бумажке заготовленные пассажи о важности созыва Женевской конференции, а Асад, мягко улыбаясь и как бы отвечая ему, рассказывал свою историю от «Адама до Бегина». Суть этого долгого повествования сводилась к тому, что Израиль — это инородное образование на Ближнем Востоке. Поэтому надо добиваться вывода войск Израиля со всех территорий, оккупированных им в войне 1967 года, и создания там Палестинского государства. Но об ответном признании прав всех других государств этого района на независимое существование и развитие — формула, предусматрившая признание Израиля, — Асад подчеркнуто умалчивал.
Вечером на обеде в Грановитой палате Брежнев произнес тост, в котором главной темой был созыв Женевской конференции по ближневосточному урегулированию. Асад ответил цветистой речью, но об этой конференции не проронил и полслова. Это был почти открытый афронт, и на следующий день Громыко уединился с министром иностранных дел Сирии Хаддамом в особняке на улице Алексея Толстого. В результате в совместном коммюнике по итогам визита появилась фраза об обоюдной решимости добиваться скорейшего созыва Женевской конференции. Но чего это стоило — в прямом, а не переносном смысле этого слова!
Каждый приезд президента Сирии в Москву превращался в фантастическую ярмарку, где торговали оружием по каким-то законам абсурда, когда покупатель ценой не интересовался, а только просил продать как можно больше, но денег не платил. Как стране, борющейся против империализма и колониализма, все это зачислялось в долг, который никто не собирался отдавать. Причем Сирия получала новую технику, которая другим странам не передавалась.
Вот и на этот раз Асад сразу же поинтересовался у своей передовой группы, загодя приехавшей в советскую столицу вести переговоры в Министерстве обороны и Главном инженерном управлении ГКЭС о том, как обстоят дела с закупкой оружия. Названная ими сумма, которую удалось выторговать, президента явно не устроила.
— Меньше чем на миллиард я оружия из Москвы не увожу, — мягко улыбаясь, сказал он, а глаза его недобро сверкнули.
А ведь инвалютный рубль в те годы был тяжелее доллара.
Некоторое время спустя министр обороны Д.Ф. Устинов в окружении свиты генералов принял у себя на улице Фрунзе Хафеза Асада. Там тоже говорил в основном сирийский президент. Но на этот раз — о тяготах борьбы с израильским агрессором, поддерживаемым мировым империализмом, и поэтому Сирии нужно много оружия, чтобы поддерживать «стратегическое равновесие» с Израилем.
Кончилось дело тем, что Асад действительно получил оружия больше чем на миллиард, а всем советским участникам переговоров преподнес подарки: кому — сабли и кинжалы в золотых и серебряных оправах, инкрустированные драгоценными камнями, а кому — «видики» и медные сирийские вазы. Не слышно было, чтобы их сдавали государству, как положено. Правда, золотая сабля долго висела в приемных апартаментах маршала Устинова.

[джяллад]

Все эти арабские деспоты были несусветными идиотами. Когда Каддафи прилетел в ООН то хотел разбить шатёр на таймс сквер. Ему отказали. Потом вЦентральном Парке. И там отказали. В Энглевуде отказали. В конечном итоге разбил шатёр на гольф клубе в Бедфорде. Кому принадлежит гольф клуб? Правильно! Дональд Трампу