Сообщений в теме: 180

[Asadulla]

Интересная беседа с историком Алексеем Исаевым на тему Харьковской катастрофы в мае 1942 года, с которой (наряду с разгромом Крымского фронта) фактически началась неудачная для СССР летняя кампания 1942 года.

[Asadulla]

[spm]

Интересная беседа с историком Алексеем Исаевым на тему Харьковской катастрофы в мае 1942 года, с которой (наряду с разгромом Крымского фронта) фактически началась неудачная для СССР летняя кампания 1942 года.

 

Самый толковый историк по ВОВ - это Алексей Исаев, не во всем с ним можно согласиться, но он - №1.

 

Никто не может дать ему денег, чтобы напечатать нормальные книжки, с подробными картами, потому что иначе их читать очень трудно,

 

там масса деталей и информации. 

 

И Мединский, собака, не хочет профинансировать (из-за неприязненного отношения Исаева к нему). 

[Asadulla]

На сайте Министерства обороны России появился новый раздел, посвященный событиям 22 июня 1941 года — началу Великой Отечественной войны. В нем представлены архивные документы с воспоминаниями советских военачальников, очевидцев событий 22 июня 1941 года и хроника первых дней войны СССР против Германии. Все опубликованные данные были получены из рассекреченных фондов Центрального архива Минобороны России.

Ранее не публиковавшиеся архивные документы содержат информацию о ходе развертывания войск Прибалтийского, Киевского и Белорусского особых военных округов по «Плану обороны государственной границы 1941 года» и степени готовности оборонительного рубежа по линии государственной границы к началу войны.

В разделе на сайте Минобороны можно ознакомиться с рассекреченными воспоминаниями маршалов Советского Союза. В них, в частности, речь идет о качестве обеспечения разведданными командования округа и фронта накануне войны.

http://22june.mil.ru/

[Asadulla]

К стыду своему только недавно купил и прочёл книгу К.Симонова "Сто суток войны"
Будучи военным корреспондентом с 24.06.41 он был в Белоруссии и описывает самые тяжёлые дни лета 1941 года
Одна из лучших военных проз, когда-либо прочитанных мною
Интересно читать дневниковые описания тех дней Симоновым.
В этой книге он описывает не только бои и армию, но и простых людей, что происходило, все что-то видел и переживал летом 1941

[Asadulla]

«Напившись воды, мы двинулись к Смоленску. По дороге, устав и окончательно пропылившись, заехали в какую-то деревеньку возле дороги и заглянули в избу. Изба была оклеена старыми газетами; на стенах висели какие-то рамочки и цветные вырезки из журналов. В правом углу была божница, а на широкой лавке сидел старик, одетый во все белое — в белую рубаху и белые порты, — с седою бородой и кирпичной морщинистой шеей.
Бабка, маленькая старушка с быстрыми движениями, усадила нас рядом со стариком на лавку и стала поить молоком. Сначала вытащила одну крынку, потом — другую.
Зашла соседка. Бабка спросила:
— А Дунька все голосит?
— Голосит, — сказала соседка.
— У ней парня убили, — объяснила нам старуха.
Потом вдруг открылась дверь в сени, и мы услышали, как близко, должно быть в соседнем дворе, пронзительно кричит женщина. Бабка, сев рядом с нами на лавку, спокойно следила, как мы жадно пьем молоко.
— Все у нас на войне, — сказала она. — Все сыны на войне и внуки на войне. А сюда скоро немец придет, а?
— Не знаем, — сказали мы, хотя чувствовали, что скоро.
— Должно, скоро, — сказала бабка. — Уже стада все погнали. Молочко последнее пьем. Корову-то с колхозным стадом тоже отдали, пусть гонят. Даст бог, когда и обратно пригонят. Народу мало в деревне. Все уходят.
— А вы? — спросил один из нас.
— А мы куда ж пойдем? Мы тут будем. И немцы придут — тут будем, и наши вспять придут — тут будем. Дождемся со стариком, коли живы будем.
Она говорила, а старик все сидел и молчал. И мне казалось, что ему было все равно. Все — все равно. Что он очень стар и если бы он мог, то он умер бы вот сейчас, глядя на нас, людей, одетых в красноармейскую форму, и не дожидаясь, пока в его избу придут немцы. А что они придут сюда — мне по его лицу казалось, что он уверен.
Он так молча сидел на лавке и все качал своей столетней седой головой, как будто твердил: «Да, да, придут, придут».
Я потом написал об этом стихотворение и посвятил его Алеше Суркову. Было нам тогда очень плохо в этой хате, хотелось плакать, потому что ничего не могли мы сказать этим старикам, ровно ничего утешительного.»

[Asadulla]

«А по дорогам шли еврейские беженцы из-под Белостока, из-под Лиды, из сотен еврейских местечек. Они ехали на невообразимых арбах, повозках. Ехали и шли старики, которых я никогда не видел, с пейсами и бородами, в картузах Прошлого века. Шли усталые, рано постаревшие еврейские женщины. И дети, дети, дети… Детишки без конца. На каждой подводе — шесть-восемь-десять грязных, черномазых, голодных детей. И тут же на такой же подводе торчал самым нелепым образом наспех прихваченный скарб: сломанные велосипеды, разбитые цветочные горшки с погнувшимися или поломанными фикусами, скалки, гладильные доски и какое-то тряпье.
Все это кричало, скрипело и ехало, ехало без конца, ломаясь по дороге, чинясь и снова двигаясь на восток.
Наконец мы заехали в такую глушь, где даже не было беженцев. По проселкам шли только мобилизованные.
В деревнях оставались женщины. Они выходили на дорогу, останавливали машину, выносили из погребов крынки с холодным молоком, поили нас, крестили и вдруг, как-то сразу перестав стесняться того, что мы военные и партийные, говорили нам: «Спаси вас господи. Пусть вам бог поможет» — и долго смотрели нам вслед. Просьбы взять деньги за молоко отвергались без обиды, но бесповоротно.
Деревни были маленькие, и около них, обычно на косогорах, рядом с покосившейся церквушкой, а иногда и без церквушки, виднелись большие кладбища с одинаковыми, похожими друг на друга старыми деревянными крестами. Несоответствие между количеством изб в деревне и количеством этих крестов потрясло меня тогда, и это чувство осталось и сегодня.
Я понял тогда, насколько сильно во мне чувство родины, насколько я чувствую эту землю своей и как глубоко корнями ушли в нее все эти люди, которые живут на ней. Горести первых двух недель войны убедили меня в том, что и сюда могут прийти немцы, но представить себе эту землю немецкой было невозможно. Что бы там ни было — она была и останется русской. На этих кладбищах было похоронено столько безвестных предков, дедов и прадедов, каких-то никогда не виденных нами стариков, что эта земля казалась русской не только сверху, но и вглубь на много саженей.»

[Asadulla]

«Мы ехали обратно по тем же самым дорогам. В одном лесочке встретили ребятишек — мальчика лет шести и двух девочек постарше. Они шли с полными кружками земляники. Мы остановили машину и попросили продать нам ягоды. Мальчик был готов продать ягоды, но его старшая сестра быстро отвела его в сторону, что-то сердито сказала ему, а потом протянула нам землянику, отказавшись от денег. Нам не хотелось брать у ребят землянику, не заплатив, но девочка сказала:
— Колька хочет взять деньги, но это нельзя.
— Почему? — спросил я.
— Мать узнает, откуда у него деньги, — он ей расскажет, что у вас взял. Мать рассердится и плакать будет, а Кольку выпорет. Вы так берите, мы еще соберем.
Пришлось взять так. Было трогательно, а еще больше грустно. Я думал о том, что будет с этими ребятишками через неделю.
Когда мы ехали обратно через Краснополье, то увидели двух женщин, державших на руках ребятишек. Детишки махали руками вслед машинам. Не знаю почему, именно в тот момент меня прошибла слеза, и я чуть не заревел. Конечно, детей научили махать руками при виде едущих на машинах военных, а все-таки было в этом что-то такое, от чего хотелось зареветь.
Мне вдруг захотелось описать эти две недели войны, которые были так не похожи на все, о чем мы думали раньше. Настолько не похожи, что мне казалось, что я и сам уже теперь не такой, каким уезжал 24 июня из Москвы.
После всего виденного и пережитого за две недели — не в смысле физической опасности для меня самого, а в смысле моего душевного состояния — у меня было такое чувство, что уже ничего тяжелее в жизни я не увижу. Мне и сегодня кажется, что так оно и есть. Эти первые две недели были самыми тягостными по силе перенесенных впечатлений.»

[beybars]

почаще   нужно  читать   эти  книги   тем  ,   кто  мечтает    о  войне    и  не  представляет   её  тяготы   и  всю   её   трагедию    для  народа  .

[Asadulla]

В своей книге "Сто суток войны" Симонов описывает разное поведение военных летом 1941
Вот несколько выдержек из его книги


«Когда мы снова добрались до города, комендатура грузилась. На мой вопрос, что происходит, комендант охрипнувшим голосом прокричал:
— Есть приказ маршала Тимошенко оставить Борисов, перейти на ту сторону Березины и там, не пуская немцев, защищаться до последней капли крови!
Мы выехали из города. По пыльной дороге на восток шли машины, изредка — орудия. Двигались пешком люди. Теперь все уже направлялись только в одну сторону — на восток.
На дамбе, перед мостом, стоял совершенно растрепанный человек с двумя наганами в руках. Он останавливал людей и машины и, вне себя, грозя застрелить, кричал истерическим голосом, что он — политрук Петров — должен остановить здесь армию, и он остановит ее и будет убивать всех, кто попробует отступить. Этот человек был искренен в своем отчаянии, но все это вместе взятое было нелепо, и люди равнодушно ехали и шли мимо него. Он пропускал их, хватал за гимнастерки следующих и опять грозил застрелить.»


Вот как Симонов описывает встречу с полковником Кутеповым, полк которого занимал оборону у Могилёва:
«После того, как в землянке проверили наши документы, мы снова вышли на воздух. Ночь была холодная. Даже когда полковник говорил с нами сердитым голосом, в его манере говорить было что-то привлекательное. А сейчас он окончательно сменил гнев на милость и стал рассказывать нам о только что закончившемся бое, в котором он со своим полком уничтожил тридцать девять немецких танков. Он рассказывал об этом с мальчишеским задором.
— Вот говорят: танки, танки. А мы их бьем. Да! И будем бить. Утром сами посмотрите. У меня тут двадцать километров окопов и ходов сообщения нарыто. Это точно. Если пехота решила не уходить и закопалась, то никакие танки с ней ничего не смогут сделать, можете мне поверить. Вот завтра, наверное, они повторят то же самое. И мы то же самое повторим. Сами увидите. Вот один стоит, пожалуйста. — Он показал на темное пятно, видневшееся метрах в двухстах от его командного пункта. — Вон там их танк стоит. Вот куда дошел, а все-таки ничего у них не вышло.
Около часа он рассказывал о том, как трудно было сохранить боевой дух в полку, не дать прийти в расхлябанное состояние, когда его полк оседлал это шоссе и в течение десяти дней мимо полка проходили с запада на восток сотни и тысячи окруженцев — кто с оружием, кто без оружия. Пропуская их в тыл, надо было не позволить упасть боевому духу полка, на глазах у которого шли эти тысячи людей.
— Ничего, не дали, — заключил он. — Вчерашний бой служит тому доказательством. Ложитесь спать здесь, прямо возле окопа. Если пулеметный огонь будет — спите. А если артиллерия начнет бить — тогда милости прошу вниз, в окопы. Или ко мне в землянку. А я обойду посты. Извините.
При утреннем свете мы наконец увидели нашего ночного знакомца — полковника Кутепова. Это был высокий худой человек с усталым лицом, с ласковыми, не то голубыми, не то серыми глазами и доброй улыбкой. Старый служака, прапорщик военного времени в Первую мировую войну, настоящий солдат, полковник Кутепов как-то сразу стал дорог моему сердцу.
Мы рассказали ему, что когда проезжали через мост, то не заметили там ни одной счетверенной установки и ни одной зенитки. Кутепов усмехнулся:
— Во-первых, если бы вы, проезжая через мост, сразу заметили пулеметы и зенитки, то это значило бы, что они плохо поставлены. А во-вторых… — Тон, которым он сказал это свое «во-вторых», я, наверное, запомню на всю жизнь. — Во-вторых, они действительно там не стоят. Зачем нам этот мост?
— Как зачем? А если придется через него обратно?
— Не придется, — сказал Кутепов. — Мы так уж решили тут между собой: что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы?31 Вы походите, посмотрите, сколько накопано. Какие окопы, блиндажи какие! Разве их можно оставить? Не для того солдаты роют укрепления, чтобы оставлять их. Истина-то простая, старая, а вот забывают ее у нас. Роют, роют. А мы вот нарыли и не оставим. А до других нам дела нет.
Как я потом понял, Кутепов, очевидно, уже знал то, чего мы еще не знали: что слева и справа от Могилева немцы форсировали Днепр и что ему со своим полком придется остаться в окружении. Но у него была гордость солдата, не желавшего знать и не желавшего верить, что рядом с ним какие-то другие части плохо дерутся. Ему не было до этого дела. Он хорошо закопался, его полк хорошо дрался и будет хорошо драться. Он знал это и считал, что и другие должны делать так же. А если они не делают так же, как он, то ему до этого нет дела, он с этим не желает считаться. Он желает думать, что вся армия дерется так же, как его полк. А если это не так, то он готов погибнуть. И из-за того, что другие плохо дерутся, менять своего поведения не будет.
Когда мы прощались с Кутеповым, у меня было грустное чувство. Хотя внешне он держался весело, прощаясь, устало шутил и, пожимая мне руку, говорил: «До следующей встречи»


"Мы простились и поехали в Могилев.
К начальнику гарнизона мы попали глухой ночью. Третий раз — все та же комната, тот же полковник, теперь уже совершенно осатаневший от бессонных ночей. Он выслушал майора и нас и сказал:
— Вы что думаете, я подвижные орудия туда пошлю? Так нет у меня никаких подвижных орудий! Я ими не располагаю. Я дивизией не командую. У меня вот стоят на улицах пушки; если ворвутся сюда, то будем стрелять, вот и все.
И, больше не обращая на нас внимания, он при нас стал спрашивать кого-то из своих помощников, готовы ли люди на могилевских заставах и у моста к тому, чтобы встречать танки зажигательными бутылками. Ему ответили, что шестьдесят человек подготовлено.
Хорошо, — сказал он и повернулся к нам: — Ну, что вы стоите?
Мы сказали, что хотим узнать у него, как лучше проехать на Чаусы. Он сказал, что не знает этого. Мы спросили его, где можно заночевать в городе.
— Заходите в какой-нибудь дом и ночуйте.
Майор остался у него, а мы вышли на улицу. Была темная ночь. Город был пуст и угрюм. По улице на руках, с грохотом катили куда-то орудие. У меня было единственное желание — поехать обратно в полк к Кутепову и оставаться там до конца. Там по крайней мере был порядок, и думалось, что если умрешь там, то хоть с толком.
В ту ночь я понял раз и на всю жизнь, что в тяжелые дни бегства, отступлений, окружений и смертельных опасностей все-таки лучше всего находиться на передовой, в дерущейся части, и нет ничего хуже, как оказываться в неизвестности, в отступающих тылах. Там в эти дни отвратительно, невыносимо так, что жить не хочется.»

[Asadulla]

На официальном сайте военного ведомства России http://poland1944.mil.ru размещены уникальные архивные документы 1944-1945 годов, посвященные освобождению войсками Красной Армии территории Польши от немецко-фашистской оккупации.

Исторические документы были рассекречены в июле 2017 года, ранее в открытых источниках не публиковались и были доступны только узкому кругу специалистов.

Проект «Освобождение Польши. Цена Победы» представляет собой подборку уникальных исторических документов из фондов Центрального архива Минобороны России об освобождении оккупированной Польши частями Красной Армии в ходе Великой Отечественной войны и о взаимодействии советских бойцов и командиров с населением освобожденной республики.

В числе рассекреченных документов – боевые донесения и докладные записки, рапорты и справки, исторические формуляры и телеграммы, – беспристрастные свидетельства кровопролитных боев Красной Армии за освобождение братской республики, истинного отношения оккупантов к местному населению и освобожденных поляков к своим освободителям – воинам Красной Армии.

Пользователи официального сайта Минобороны России впервые смогут ознакомиться с документами, которые рассказывают о многочисленных фактах благожелательного отношения польского населения и духовенства к Красной Армии, об искреннем участии поляков в захоронениях советских военнослужащих, погибших при освобождении Польши, клятвах увековечить подвиги красноармейцев в памятниках и монументах, и сохранить их для будущих поколений.

Особое место среди опубликованных документов занимают докладные записки и донесения политорганов Красной Армии, в которых зафиксированы многочисленные случаи массового уничтожения, грабежа и истязания польского населения гитлеровцами, варварского разрушения оккупантами населенных пунктов и объектов культурного наследия.

Рассекречены свидетельства тяжелейших боев Красной Армии буквально за каждый километр освобожденной польской земли: сухие цифры официальных справок органов укомплектования рассказывают о многочисленных потерях одного только 1-го Украинского фронта за один месяц активных боев по освобождению Польши.
http://poland1944.mil.ru

[Шыныхлы]

[17.]

[torkel]

Нибелунген - 20

Альтаф Гюльахмедов

''Нибелунген'' - 20
Альтаф

 

ГРЕТА. УБЕЖИЩЕ. 

***

Бецки сильно поранил ногу, к тому же опять начала бить артиллерия, разнося в пыль и так уже разбитые здания, и им пришлось искать убежище. Им помогла в этом одна из женщин, разыскивавшая под обстрелом своего потерявшегося свекра, и объяснила, куда надо идти.

Они спустились в подвал, оборудованный под бомбоубежище еще во время первого налета русских на Берлин в сорок первом, и обнаружили здесь с сотню горожан, прижавшихся к сырым стенам, и молчаливо вздрагивающих от близких разрывов. Сами взрывы впрочем, не казались здесь такими пугающими. К тому же наличие такого количества людей успокаивало. 

Грета прошлась по помещению, высматривая кому необходима помощь, и потратила остатки бинтов и йода на солдата в форме фолксштурма, раненого в голову. 

В основном здесь прятались женщины, молодые и старые, с детьми и со своими стариками.

Все они молчали и даже дети не пытались плакать. Раскрыв рты, они изумленно прислушивались к грохоту, и Грета в который раз подивилась, как природа, охраняя их, подсказывает что, пережидая взрыв, лучше держать рот открытым, защищая барабанные перепонки от удара компрессионной волны.

Кроме незначительных ушибов, вывихов и порезов, раненых не было, и она занялась Бецки, но он оттолкнул ее руку и, стащив ботинок и грязный носок, сам вытащил осколок стекла, засевший в основании большого пальца.

-Когда меня спросят, как я получил свое боевое ранение, - пытался пошутить он. - Я скажу, что сильно порезался о стеклянное горлышко бутылки во время артналета.

Шутка, наверное, получилась, потому что одна из девушек сидевших поблизости улыбнулась.
Зато другая, постарше и с двумя малолетними детьми один из которых мальчуган на вид лет двенадцати а другая девочка лет семи недовольно проворчала.

- Он, надеюсь, не солдат!

- Прошу прошения, фрау! В каком смысле? - спросила Грета.

- А в том! - Женщина скривилась, но видно было, что ей трудно говорить то, что приходится.

- Если русские войдут сюда и увидят солдата, они могут, не разбираясь просто бросить сюда гранату.

-Здесь же уже есть один из фолксштурма! - запротестовала Грета.

-И его тоже надо вытащить отсюда, - отрезала женщина, по-прежнему не поднимая глаз. - Пусть твой дружок и вынесет его. Нам ни к чему неприятности. Раз они солдаты - пусть идут и выполняют свой долг.

Бецки сощурился и поправил залапанные очки.

-Я врач, а не солдат. Но я все же уйду, фрау, и постараюсь забрать раненого.

-Его нельзя трогать, - сказала Грета. - Проникающее осколочное ранение черепа.

-Я постараюсь привести кого-нибудь, чтобы его направили в спиталь, - продолжал настаивать Бецки и женщина с детьми уже более примирительно, словно извиняясь за свою грубость, сказала.

-Нас тоже можно понять. У нас дети! 

-Да вы правы. Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Артналет еще не кончился, но он встал и несмотря на робкую попытку Греты остановить его, прошел к выходу, припадая на раненую ногу.
Грета посмотрела на женщину, но та только отвернулась и прижала к себе детей.

Немного погодя она сказала.

-Они расстреливают всех в форме и, особенно в форме СС. Я это сама видела.

Она вдруг начала дрожать.

-Пусть уж с нами они сделают все, что хотят… все что хотят - только не детей!!!

Грета опустила голову, рассматривая мусор под ногами. На полу, так же как и на стене напротив, освещаемой коптилкой, был довоенный плакат с надписью крупными буквами.

‘’УЧИТЕСЬ ТЕРПЕТЬ МОЛЧА’’

Женщина перехватила ее взгляд, хотела что-то сказать и раскрыла рот, но так и не сказала ни слова.

Чуть позже она все-таки добилась, чтобы раненого из фолксштурма переодели в гражданское. Но он умер, лишь только с него срезали обугленную гимнастерку, и Грета с двумя женщинами вытащила его наружу, и отнесла в развалины дома напротив. 

Оставлять труп солдата перед входом в убежище, означало возможность той самой гранаты, которой так боялась женщина с детьми. 

Бецки все не появлялся, а артналет между тем стал слабее. Издалека со стороны парка доносились увесистые взрыкивания тяжелых немецких танков и трескотня автоматных очередей. Изредка коротко и сухо кашляла противотанковая пушка.

Они вернулись в убежище. 

- У вас есть оружие? - спросила Грета у женщины, и та покачала головой.

- Мы не пускаем сюда никого с оружием. Нам это не надо. Нам только надо сохранить жизни детей. Ведь сказано в писании - НЕ УБИЙ!

‘’Кажется у нее сдвиг на религиозной почве’’, - подумала Грета и закрыла глаза. Они жутко горели и чесались от недосыпания и пыли.

Женщину с детьми звали фрау Магда. Именно так ее звали остальные женщины. Мальчик, которого она приняла за ее сына – был, оказывается, сиротой. Магда подобрала его неподалеку отсюда и привела в убежище.

‘’Как звери, - подумала Грета. – Звери тоже подбирают детенышей оставшихся сиротами. Человек - тот же зверь, и в хорошем и в плохом смысле. Нет никаких заповедей. Кто-то когда-то придумал их, чтобы остановить саморазрушительную силу существ, возомнивших себя царями природы’’.

На лестнице послышался шум шагов и голоса. По-видимому, вернулся Бецки.

Она открыла глаза и радостно - устало улыбнулась подслеповато щурившемуся врачу.

Но он был не один. С ним вместе в подвал вошли двое в форме СС - рядовой и штурмбан.

-Где он? - каркнул штурмбан.

У него была на марлевой перевязи правая рука с разрезанным до плеча рукавом и лихорадочно воспаленный взгляд.

-Он умер, - ответила Грета.

-Кто вы? - он, выпрямившись и чуть отстранившись, высокомерно и настороженно оглядел ее с ног до головы.

-Гражданская, - ответил за нее Бецки. Кажется, он был немного напуган. - Гражданская, но помогает раненым.

-Хорошо. Пойдет с нами. У нас не хватает санитаров.

Он вместе с рядовым, положившим руки на ‘’фольмер’’, прошелся по убежищу.

-Вы, - он указал на трех мальчишек лет по пятнадцати в глубине подвала, сидевших отдельно от других. 

- И ты, - он указал на того, кто сидел с фрау Магдой. - Пойдете вместе с нами.

Троица в углу безмолвно поднялась и прошла к выходу. Рядовой вдруг подошел к одному из них и вытянул из-под куртки на нем воротник формы ‘’Гитлерюгенда’’.

Женщины тихо охнули.

-Мерзавец!!! - прошипел штурмбан и покачнулся. Видно он был почти в беспамятстве от кровопотери.

-Ты скрываешься здесь, вместо того чтобы как остальные защищать наших матерей и детей?!!

-Он же сам еще ребенок, – тихо, но твердо сказала Грета.

-Молчать!!! - прошипел штурмбан, и рядовой поднял ствол ‘’фольмера’’.

-Никто не может сложить с себя долг защиты рейха! Вы должны догадываться, что сделают с вами, когда русские придут сюда.

-Кого вы ждете? - крикнул он на мальчишек. - Быстро к выходу!

-А ты что? - Он схватил здоровой рукой за куртку мальчика - сироту и вздернул его к своим бешено блестевшим глазам. 

И Бецки и Грета не успели ничего сказать, и тем более ничего сделать.

С диким визгом фрау Магда схватила кирпич, лежащий рядом с ней, и без размаха со страшной, однако, силой ударила в лицо офицера. Его отбросило, но самка, теряющая детеныша, бросилась за ним и продолжала наносить удары по брызгающей кровавыми ошметками голове.

Рядовой успел сделать несколько выстрелов, а потом его снес вихрь набросившихся на него с разных сторон женщин.

Грета перевернула Магду, прильнувшую к груди убитого ею эсэсэсовца, и женщина, всхлипывая, произнесла.

- НЕ УБИЙ!

‘’Вот он твой Бог!’’ - подумала Грета.

Мальчика, которого она защищала, тоже зацепило, и он лежал, свернувшись калачиком, словно зверек устроившийся поспать, а маленькая дочь фрау Магды стояла рядом и гладила его по коротким светлым волосам, совсем не замечая своей мертвой родительницы.

© Copyright: Альтаф Гюльахмедов, 2013
Свидетельство о публикации №213022800293

[torkel]

Нибелунген - 22

Альтаф Гюльахмедов

''Нибелунген'' - 22
 

/Справка/
***
Солдат СС и советские военнопленные
22 сентября 2009 

''Известная фотография , споры вокруг которой не утихают и поныне. Начало июля 1943 года. Солдат Ваффен СС (войск СС) подошёл к советским военнослужащим, один из которых смертельно ранен. Раненому оказана первая помощь, у него повреждены руки и ноги. В следующий момент солдат СС наклонится над смертельно раненым и даст ему воды из своей фляги (фото).

Как часто бывает, существует две версии этих событий. Версия №1: события на фото правдивые и показывают последний знак уважения, оказанный умирающему, но не побеждённому врагу. Версия №2 — фото постановочные (возможно, это кадры «Дойче Вохеншау») , ставящие своей целью показать гуманность немецких военнослужащих даже по отношению к «недочеловекам».

Знаменитая противоречивая фотография: акт милосердия по отношению к умирающему или просто пропагандистская постановка? 




Нибелунген
Альтаф


БЕЦКИ.
Фенрир.

***

Наконец, стало тихо, но тишина как ни странно, не принесла с собой спокойствия.

Я зажмурился, когда солнце вспыхнуло сначала справа… потом прямо передо мной… 

А потом я открыл глаза.

Мне казалось, что я увижу что-нибудь необычное, но ничего не происходило. Все те же удушливые испарения пахнущие железом… земля, похожая на большой кусок сыра… вся в дырах, сквозь которые виден огонь… очищающий, скорее всего, огонь.

Горы странно прямоугольной формы с зияющими в них отверстиями пещер… спокойно ожидающие кого-то давно их покинувшего. Какая-то странная птица, похожая на металлического воробья, тоскливо гудела вдалеке, переворачиваясь и глубоко ныряя в черно – сером  небе. Потом она заметила что-то и бросилась вниз.

Я заставил себя успокоиться и сделал несколько шагов. Куда идти? - спросил я себя и понял, что не хочу, чтобы меня увидел стальной воробей. Значит мне надо идти к пещерам и спрятаться в одной из них.

Я был уже почти рядом, когда за спиной моей появился кто-то… я услышал странный клекот, похожий на голос чего-то давно забытого. Обернувшись, я заметил странное и ужасное косматое существо, бегущее ко мне. Оно явно заметило меня и теперь торопилось изо всех сил… оно бежало с той стороны, где расцвел незадолго до этого гигантский красно-желто-черный цветок, и мне был виден только темный корявый,взлохмаченный силуэт. 

Я понял, что за существо в зверином облике преследует меня. 

Пещеры были совсем рядом, и я бросился к ним. 

"Только бы добежать и я спасен!" 

Я торопился к дырчатым горам со скоростью, которой никак не мог ожидать от себя, Мне казалось, что я обязательно должен бежать, потому что то, что гонится за мной, владеет тайной моей судьбы. 

И, конечно, так оно и было...

"Что со мной будет?" - спросила меня моя почти равнодушная мысль и пропала, спрятавшись за такими же безлико - равнодушными мыслями. 

Шум позади стал громче, и я понял, что Оно догоняет меня. 

У меня потемнело в глазах, сердце торопилось взорваться и рассыпаться тысячью хрустальных осколков…. 

Радужные взрывающиеся шары запонили все пространство зрения и постепенно стали приобретать все более рубиновый цвет, ноги не хотели подчиняться, а кто-то в груди старался выцарапать железными когтями мечущееся в страхе от него сердце. Потом прямо перед собой я увидел серые камни в грязных дождевых потеках и едва успел выставить руки, чтобы не сломать голову о них.

Я все же упал и сильно ушиб левое плечо… с большим трудом я поднялся и вгляделся в узкую полосу света, проникавшую в расселину снаружи. 

Узость входа, как оказалось, спасла меня. 

Я увидел Волка. 

Он был огромным... почти три метра высотой, покрыт тяжелым и густым волосом, цвета воронова крыла с медным отливом, 
и был похож на легендарного Фенрира. 
У него были толстые ноги с множеством длинных пальцев, 
и у каждого пальца кривой железный коготь похожий на восточный кинжал … 
и огромная крокодилья голова с пастью усеянной тысячами сверкающих зубов. 
Это несомненно был Фенрир. 
Он открывал в голодной тоске пасть 
и скалил неимоверно длинные зазубренные зубы, 
и говорил что-то, выманивая меня из моего убежища. 
Но я 
хорошо 
знал 
историю 
и не дал 
ему 
себя 
обмануть. 

-Фенрир, - сказал я, – Не ешь меня, пожалуйста!


***

-Ну, чего там? - спросил Дорохов.

-Да сам не пойму, - ответил Вересов, держа на мушке немца в полувоенной форме, высовывающегося из расселины между обрушившимися блоками. 

Немец, сверкал разбитыми очками и тихо что-то шептал, молитвенно сложив руки.

-Рехнутый кажется! Давай вылезай тебе говорят!

-Оставь его и пошли дальше.

Вересов, не сводя настороженного взгляда с немца, отступил.

Бецки сложил ладони перед лицом и поклонился.

- Спасибо тебе, Фенрир!

© Copyright: Альтаф Гюльахмедов, 2013
Свидетельство о публикации №213030101941

[torkel]

Нибелунген - 26

Альтаф Гюльахмедов

''Нибелунген'' - 26

 

БЕЦКИ 

*** 

Фенрир пощадил его, благословив на жизнь, но, когда он оказался один… он решил, что лучше было бы, чтобы Волк Валгаллы взял его с собой… потому что здесь… в этом странном мире было намного... НАМНОГО хуже… и страшнее… он, крадучись и озираясь, перешел поляну железных кристаллов… и замер, притаившись, в серо - фиолетовом полумраке густых каменных зарослей. 

Там… в глубине… среди переплетения и судорог железных ветвей и каменных кубов, он заметил движение… взгляд… взгляды… их было много… они смотрели на него… а он их не видел… он подумал, как это странно звучит и хотел рассмеяться… но не смог – ПОТОМУ ЧТО ЕМУ БЫЛО СТРАШНО.

Потом то, что казалось раньше привычным и хаотичным скопищем камней, пришло в движение. 

Хищные бронированные ящеры – драконы… приземистые и плоские, блестя стальной змеиной кожей, завыли, заскрежетали, и поползли на брюхе из коридора в каменном лесу… торопясь вырваться на простор.

Они ползли сначала медленно… потом все быстрее и быстрее, и потом вдруг побежали, все ускоряя и ускоряя свой бег... призывно трубя на бегу и сталкиваясь иногда своими боками в узком проходе. 

Ящеры-черепахи отчаянно визжали, размахивая длинными бивнями, бились друг об друга и о стены скал, разбрасывая вокруг струи щебня и дыма.

И тогда раздался ответный рев… 

Драконы на площади увидев непрошенных гостей не пожелали их встретить желанными гостями, и приняли бой… их бивни стали плеваться желто-красными оглушительными, грохочущими плевками и драконы – пришельцы останавливались, переворачивались, подставляя мягкое беззащитное брюхо и умирали в мучениях. 

Из них вдруг появлялись те, кто жил в них раньше… так как в каждом существе живут Вера, Надежда, Любовь, Честь и Совесть… они пытались оставить тело умирающего дракона, чтобы дать душу новому ящеру, но без защиты стальной шкуры дракона жизнь их была очень короткой.. 

Визг и стон повис над каменным лесом.

Обезумев от ярости,  ящеры – пришельцы прыгали на огромные валуны, ударялись о скалы, пытались подняться на откосы насыпей.

Двое из пришельцев оказались хитрее и осмотрительнее своих сородичей… они выждали, когда первая группа отвлечет внимание ящеров – хозяев, и сразу после коридора резко ушли вправо, чтобы обойти со стороны защищающихся драконов…

Но тут они наткнулись на несколько серых песчаных гадюк, которые до поры до времени лишь безмолвно наблюдали кровавое месиво, зарывшись в холодное каменное крошево и песок. 

Ближайшая к чудовищам змея, на одно мгновение припав к земле, едва уловимым броском метнулась к ничего не подозревающему дракону - пришельцу. 

Длинное стремительное жало ударило дракона в бок… он дернулся, словно в недоумении, и остановился… из огненного чрева его стал вытекать дым… и стало видно как внутри горит его сердце… показались чьи-то обугленные руки и пропали.

Змея рассмеялась многоголосым торжествующим смехом… стала поворачиваться… и тут второй дракон смял ее и стал топтать и кружиться на ее поверженном и хрустящем теле. 

Бецки присел на корточки и, обхватив себя руками, заплакал. 





Вольф.
Flak

***

Он стрелял и ждал... ждал, когда после лязга вылетающей из ствола гильзы снова раздастся голос орудия

''Я готово''!

Не было в мире ничего больше... кроме панорамы прицела... вползающих в рамку головастых железных коробок с тонкими стволами и самого его сроднившегося с оружием. Оно не было похоже на оружие его предков... но он понимал что сейчас совсем не те времена и каждое время диктует свое.

Это слово внезапно взбесило его... Диктует?!! 

-Нет! - сказал он себе и зенитному орудию. - Не ты и не время диктуете мне! Я СТОЮ НАД ВАМИ и МОЕ ПРАВО стрелять или не стрелять!!!

Потом он увидел, что взобравшись на каменную осыпь, Т34 поворачивает ствол, выцеливая его и выстрелил все же в ответ.

Потому что так было надо и не было другого выхода.

-Ты победило! - сказал он орудию. - Заряжай!

© Copyright: Альтаф Гюльахмедов, 2013
Свидетельство о публикации №213031000520 

[torkel]

Нибелунген - 40

Альтаф Гюльахмедов

''Нибелунген'' – 40




‘’ШАРЛЕМАНЬ’’ - справка

***

33 Пехотная дивизия Ваффен СС Шарлемань французская номер один.
Дивизионный статус 1945
Численный состав 7000
Национальный состав – французские добровольцы и фольксдойче.
Состав дивизии – 57, 58 пехотные полки Ваффен СС, 33 артиллерийский дивизион, 33 истребительно-противотанковая рота, 33 саперный батальон, 33 батальон связи.
Командиры – Эдгар Пуа, Густав Крукенберг, Вальтер Циммерман.
Рыцарские кресты -2





‘’ШАРЛЕМАНЬ’’

***

Командир второй бронетанковой дивизии генерал Леклерк вышел из машины, услужливо открытой ординарцем, и пока не предпринимая ничего, издали поглядел на группку пленных. 

Потом огляделся вокруг.

Городок Бад – Рейхенхалль освобожденный несколько дней назад располагался чуть к югу, так же как и все сопутствующие городку фермы.

Здесь им никто не мог помешать.

-Вот и вы, наконец-то, - майор - американец взял под козырек и протянул ему бумаги. - Вот все данные предварительного допроса. Копии естественно. Теперь они ваши как вы того и просили. С нашей же стороны…

Он помедлил, взглянув на ординарца, и Леклерк знаком приказал тому отойти.

Майор взял его под руку, нисколько не обращая внимания на недовольство генерала, и склонившись, тихо проговорил.

-С нашей стороны было бы крайне нежелательно, чтобы эти звери продолжали поганить землю и спокойно обретались в каком-нибудь лагере на территории благословенной Франции. Они этого не заслужили. К тому же, как я понимаю, и вам трудно будет удержать ваших бойцов от расправы.

-Это звери, - майор стал надевать перчатки, хотя было еще не очень холодно. - 
Они не заслуживают прощения… 

-Сколько их? - спросил генерал глухо.

-Их всего тринадцать… несчастливое число… для них несчастливое разумеется.

-Мы бы взяли больше, но остальные отстреливались до последнего патрона. Последний они посылали в себя. Тех, кого мы взяли контуженные и раненные, но Боже вас сохрани, горевать и жалеть по этому поводу!

Он внимательно поглядел в глаза генералу.

-В любом случае считайте, что все, что я вам здесь говорил, это не мнение моего правительства и моего командования, а просто мое субъективное мнение, если хотите мои вам сопереживания.

Леклерк покачал головой и, не прощаясь, быстрым шагом направился к пленным.

Их было тринадцать, как и говорил американец. Перевязанные головы, руки, четверо полулежат с повязками на ногах, и один лежит, и сквозь дыры в мундире видна перевязка на груди.

При его приближении они встали в линию, помогая раненным, кроме того, что был ранен в грудь или живот.

Леклерк прошелся перед строем, заложив руки за спину. Пленные молчали, косясь на солдат охранения куривших позади генерала. Еще на подходе Леклерк заметил, что курили и пленные, но не хотел сейчас выяснять, кто им дал сигареты.

-Имя? - спросил он у первого.

-Курт, - ответил тот.

-Ты немец?

-Нет, француз из Бретони. Мать была немкой, и отец назвал меня так, чтобы ей было приятно. Тогда это не имело значения.

-Ты?

-Морис из Парижа.

Генерал не стал больше спрашивать. Отвернувшись от строя, он еще раз оглядел горизонт, и пленные догадались.

-Так будет правильнее всего, - сказал один из них с перебинтованной головой.
Генерал посмотрел в его глаза.

-Почему? - спросил он.

Тот пожал плечами.

- Зачем это?… каждый делал то, что считал правильным.

-Ты француз… как ты мог надеть на себя эту форму?!!

Леклерк пытался взвинтить себя, разозлить, усиленно вспоминая всех, кто погиб за последние годы.

-Как ты мог надеть эту форму?!! - еще раз спросил он.

-Генерал, - ответил Морис из Парижа. - Мы же не спрашиваем вас, почему вы носите американскую форму?

В охранении кто-то охнул и присвистнул.

Леклерк подался назад и, схватив их документы, приказал. 

– Огня!

Ординарец подал ему зажигалку и Леклерк поднес листы к ее пламени. Потом отбросил их.

Слов не надо было.

Курт, как завороженный, смотрел на горящую надежду, а Морис поднял голову, и, прищурившись, в последний раз, разглядывал небо. День был чудесный и вдали давно ожившие после грохота канонад птицы оживленно переговаривались строя планы на лето.

Леклерк потянул из кобуры пистолет и приказал им построиться.

Трое из охранения тут же отказались, протестуя на том основании, что они не расстрельная команда. За ними отказались и остальные и тогда Леклерк прошелся вдоль строя, раз за разом разряжая пистолет в не шелохнувшихся пленных.

-За Францию! – повторял он…- за свободу!!!

-Так всем будет лучше! - успел на прощание сказать ему Морис из Парижа. 

© Copyright: Альтаф Гюльахмедов, 2014
Свидетельство о публикации №214020900674 

[Шыныхлы]

Минобороны рассекретило часть документов о Сталинградской битве

Минобороны России опубликовало исторические документы, отражающие этапы Сталинградской битвы во времена Великой Отечественной войны. Из сообщения на сайте ведомства следует, что эти документы расскажут «о беспримерном героизме защитников города, о принимаемых мерах по спасению населения и эвакуации промышленного оборудования».

«В числе впервые опубликованных документов — рукописный текст телеграммы-донесения командующего войсками Донского фронта генерал-полковника Константина Рокоссовского в Ставку ВГК от 31 января 1943 года о пленении командующего 6 немецкой армией генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса. Также вниманию широкой аудитории представлены документы германского командования»,— рассказали в министерстве.

Также отмечается, что были подготовлены архивные документы о событиях периода Великой Отечественной войны в 1942—1943 годах на Кавказе, в Севастополе и Заполярье.https://www.kommersant.ru/doc/3395399

[spm]

Вот, по крайней мере, одна из попыток более-менее внимательного анализа боя панфиловцев 16.11.41 у 

 

Дубосеково и т.д.

 

http://dms-mk1.livej....com/12795.html

 

Надо будет на выходные карты распечатать и почитать не торопясь.

 

И вообще неплохой, как посмотрю, жж   https://dms-mk1.livejournal.com/

 

и таких ребят становится все больше с открытием наших и переводом немецких боевых документов.

[Шыныхлы]

Роберт Кершоу " 1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных "

 

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» /Артиллерист противотанкового орудия/

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» /Танкист группы армий «Центр»/

После успешного прорыва приграничной обороны, 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий «Центр», насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. «Я не ожидал ничего подобного, – признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. – Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов».

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть». /Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер/

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов». /Офицер 7-й танковой дивизии/

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» /Генерал-майор Гофман фон Вальдау/

«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!» /Один из солдат группы армий «Центр»/

«Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись». /Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии.

[Шыныхлы]

[Asadulla]

Министерство обороны к 75-летию начала Крымской наступательной операции опубликовало подборку документов из центрального архива оборонного ведомства. На сайте министерства запущен раздел «Крым. Весна победы», где можно ознакомиться с материалами.

Основная часть документов посвящена освобождению городов Крыма — Керчи, Севастополя, Симферополя, Судака и Ялты.

Среди представленных впервые материалов есть документы об осмотре Аджимушкайских каменоломен после освобождения полуострова частями Красной армии, в частности, списки личного состава гарнизона и книга медицинских назначений.

Кроме того, Минобороны обнародовало план командования вермахта под названием «Тигр» по уничтожению инфраструктуры полуострова.

Часть документов ранее была засекречена и была доступна только некоторым историкам. Как подчеркивает ведомство, публикация материалов направлена на противодействие попыткам пересмотра Великой Отечественной и Второй мировой войн и на сохранение исторической правды.
https://www.rbc.ru/r...1?from=newsfeed

[Asadulla]

Документы размещены на ресурсе http://june-22.mil.ru/cremea44

[17.]

Минобороны опубликовало уникальные фотографии из повседневной жизни советских маршалов

[kamil80]

Докладная записка литератора А. А. Суркова, спецкора «Красной Звезды», секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву от 23 марта 1943г. 

«В двадцатимесячных странствиях по фронтовым дорогам в качестве газетного военного корреспондента я замечал некоторые устойчивые ненормальности, о которых считаю долгом коммуниста сообщить в этой записке. 

1. Первичная помощь раненым и эвакуация их в тыл. 

Когда на том или ином участке фронта происходит относительное затишье, с обслуживанием раненых и их вывозом в тыл все обстоит благополучно. Но едва начинаются большие оборонительные или наступательные бои, картина резко меняется. Буквально на сотни километров от места происходящих боев прифронтовые дороги забиваются вереницами идущих в одиночку и группами раненых, ищущих места, где бы сделали перевязку, накормили, включили в организованный поток эвакуации. 

Идут люди с перебитыми руками и ключицами, ковыляют раненые в ноги, едва влача свои ослабленные потерей крови тела. Шоферы тысяч проносящихся мимо них порожняком автомашин, несмотря на жалобные, стонущие просьбы, за редким исключением, не притормозят, не посадят. Этапные коменданты на грунтовых дорогах и железнодорожных станциях считают себя свободными от обязанности кормить этих несчастных, отдавших свою кровь Родине людей. Главврачи попутных госпиталей отказывают им в перевязке, ибо они «чужие», «дикие». 

Так и идут раненые от села до села, кормясь нищенством по колхозным хатам, голодая. 

От недоедания и дорожного утомления силы их быстро покидают. Упадок сил и отсутствие перевязок приводят к осложнению ранений. Раны начинают гнить, возникают местные, а часто и общее заражения крови. И большой процент легкораненых, которых при иной системе обслуживания можно было бы через полторы-две недели возвратить в строй, попадая, наконец, в стационарный госпиталь уже становятся кандидатами на ампутацию или кандидатами в госпитальный морг. Кое-как дотащившись по грунтовым дорогам до ближайшей железнодорожной станции, весь этот самотек устремляется «куда глаза глядят» в неотопленном товарном порожняке. В суровые зимние дни люди и на ходу и особенно во время путешествия в не отопленных вагонах осложняют ранения обморожением. 

Немногим лучше и положение организованно эвакуируемых. Из-за недостатка санитарного транспорта на грунтовых дорогах они неделями валяются в грязных и душных крестьянских хатах на прелой соломе. С перевязками всегда запаздывают. А чуть на участке фронта создалось угрожающее положение, тем, кто хоть как-нибудь могут ковылять, предлагают спасаться своими ногами, а тяжелораненых часто бросают на произвол судьбы. Все это, к сожалению, не частные исключения из хорошего общего правила, а какое-то неписаное устойчивое правило. Так было в первые дни войны при отступлении от западной границы на Западном фронте. То же довелось мне наблюдать на Западном фронте при тяжелых оборонительных боях и отходах в районе Могилева, Смоленска, при последнем отходе от Вопи и Днепра под Москву. 

Особенно трагично было положение раненых на Юго-Западном фронте летом прошлого года, когда десятки тысяч раненых брели от Донца до Оскола за Дон и к Нижней Волге, а десятки лазаретов, до отказа набитых тяжелоранеными, были брошены на немца. 

И в наступательных боях положение раненых не сильно меняется к лучшему. Это мне привелось видеть на том же Юго-Западном фронте в ноябре при наступательных операциях в районе г. Серафимовича и потом, в декабре, при наступлении в районе Среднего Дона. И, наконец, всего несколько дней тому назад, на всем протяжении от Харькова до Ельца, Ефремова и чуть ли не до самой Москвы, я видел несчитанные тысячи бредущего и ковыляющего самотека раненых из-под Полтавы, Мерефы, Люботина, Водолаги, Богодухова и других мест недавних ожесточенных боев. Идут они куда глаза глядят, не имея никаких документов, кроме замусоленных, наскоро написанных «историй болезни» с неопределенной отпиской «подлежит для эвакуации в тыл страны». Тщетно ищут возможность получить медикаментозную помощь и питание и постепенно впадают в отчаяние и ожесточение. 

Отстраняя сам по себе немаловажный морально-этический момент в этом деле, я считаю, что подобное безответственное отношение армейских и фронтовых санорганов к делу эвакуации раненых есть преступление перед государством, напрягающим все силы к мобилизации людских ресурсов для войны. Весь подобный порядок, помимо вреднейшего влияния на политико-моральное состояние раненых и здоровых бойцов, видящих страдание своих товарищей, приводит к увеличению огромного процента смертности. 

Я бродил с ранеными «самотечниками» по дорогам и кочевал с ними в порожняке. И когда раны начинают пахнуть трупом, боль становится невыносимой, а стена комендантского и госпитального бездушия начинала казаться непробиваемой, чудесные люди и храбрые воины, носящие на запекшихся кровью гимнастерках ордена за храбрость, начинали истерически кричать, что от них взяли, что могли они дать, а теперь бросили, как собак, на свалку. Это, конечно, крик отчаяния сжигаемого страданиями тела, но ведь и к нему надо прислушиваться. 

Чтобы навести порядок в этом деле, надо заставить Военные советы фронтов и армий более пристально интересоваться вопросами медицинского обслуживания и эвакуации раненых, а чиновников из санитарных управлений заставить не по букве, а по существу выполнять хорошие и все предусматривающие приказы Народного Комиссариата Обороны по этим вопросам. Двадцатимесячный опыт войны позволяет более или менее точно определять возможный выход из боя раненых при операциях разного масштаба. Следовательно, и санорганы могут относительно точно планировать перед операциями работу сети своих учреждений от полковых медицинских пунктов и медсанбатов до фронтовых госпиталей, равно как масштаб и систему предстоящей эвакуации. И было бы очень хорошо, если бы было организовано хотя бы выборочное обследование в масштабе того или иного фронта компетентной комиссией, состоящей из толковых и сведущих людей, не загруженных рутиной и свободных от ведомственной узости взглядов. 

2. Уборка трупов и погребение убитых. 

Соответствующими уставами, положениями, приказами НКО и разными инструкциями предусмотрено своевременное погребение павших на поле брани с соответствующими воинскими почестями. И тут, к сожалению, фронтовая повседневность выглядит как систематическое и злостное нарушение всех уставов и приказов. Как только возникают на том или ином участке фронта крупные бои с большим числом убитых, так неделями валяются без погребения на полях и при дорогах трупы командиров и красноармейцев, становясь неотъемлемой составной частью прифронтового пейзажа. Их клюют изголодавшиеся вороны и грызут одичавшие собаки. Оголтелые шоферы гонят по ним грузовики, не считая нужным выйти из кабины и хотя бы отвалить мертвое тело в кювет. Сотни подобных картин сохранила моя память за двадцать месяцев войны. К примеру, опишу так называемый «язык» за селом Островка на Среднем Дону, где начиналось декабрьское наступление Юго-Западного фронта. На всем протяжении дорог от исходных позиций нашей пехоты до деревень Гадючье, Орехово, Перещепное и Филоново сама дорога и придорожные сугробы пестрели трупами убитых красноармейцев. Они валялись на снегу и висели на проволоке. Возле самой дороги, возле разбитых и горелых танков были разбросаны страшные, черные, как силуэты, головешки сгоревших танкистов. Они лежали так больше недели уже тогда, когда фронт укатился на многие десятки километров на юг и запад. Мимо них прошли к фронту десятки тысяч бойцов резервных частей, и едва лицезрение страшных человеческих головешек и застывших в неестественных и страшных позах пехотинских трупов поднимало боевой дух молодых, необстрелянных, не видевших еще смерти в лицо бойцов. 

Формализм и бездушие – причина такого положения. Еще в декабре 1941г., при наступлении под Москвой, на Волоколамском шоссе близ Истры я наткнулся на большую группу красноармейских трупов. По ним уже начинали кататься грузовики. Поблизости в лесу, я нашел пехотный батальон и обратился к его командиру, капитану, с предложением похоронить трупы. Этот капитан мне ответил: «Своих покойничков мы схоронили, а это не наши...». К сожалению, таких капитанов у нас довольно много. Часть с боями идет вперед, не успевая похоронить своих убитых, а идущие ей вслед считают отдавших свои жизни за Родину «чужими» и спокойно проходят мимо, бросая их на растерзание воронам и собакам. 

Трупу безразлично – валяется ли он, разгрызаемый собаками, в поле, или похоронен с почестями по воинскому церемониалу. Но живому бойцу, идущему в бой, далеко не безразлично отношение к убитому, как к падали. Он непроизвольно ставит себя на его место и мало уютное его фронтовое существование становится еще неуютнее и холоднее. Ведь даже самый неразвитый боец чувствует в таком отношении к мертвым неуважение к смертному подвигу во имя Родины. 

Мы всячески издеваемся над аккуратненькими немецкими солдатскими кладбищами, над тем, что в немецких обозах возят заранее заготовленные кресты. А ведь и эти крестики, и эти аккуратненькие кладбища на центральных площадях занятых городов и строгий церемониал солдатских похорон – все есть тонкая игра на солдатской психологии, все есть подготовка солдата к тому, чтобы он смелее перешагнул черту смерти. 

В вопросе погребения убитых, равно как и в вопросе обслуживания раненых, корень зла лежит в довольно сильно распространенной деляческой психологии узколобого тоталитаризма. Пока солдат двигается, стреляет, исполняет команды – им надо заниматься, но как его убили или как он выбыл из строя по ранению – он становится «отработанным паром», обузой, с ним уже надо «возиться». Многочисленные, грубые сердцем деляги подобного типа не только забывают, что сие никак не совместно с нашим, коммунистическим отношением к личности, но и прямо вредит их текущим делам, ибо солдат-то чуток сердцем, все видит, все замечает, из всего делает свои тихие выводы. И чем больше становится усталость от войны, тем вреднее действуют на людей все эти неполадки. 

3. Об уборке трупов неприятельских солдат. 

Наступившая весна и стремительное таяние снега обнажили на местах кровопролитных зимних боев тысячи трупов неприятельских солдат и наших красноармейцев, которые были в свое время занесены снегом. Все поля и дороги на Дону и между Доном. Донцом и Осколом сейчас усеяны трупами раздетых, пожираемых собаками и птицами немцев, мадьяр, итальянцев, румын. Среди них попадаются и трупы красноармейцев. В некоторых местах вблизи населенных пунктов валяются сотни и тысячи оттаявших трупов. Вдоль всей железнодорожной линии между Валуйками и Касторным трупы лежат сплошняком. На выгоне у г. Новый Оскол валяются на поверхности земли около трехсот трупов мадьяр и немцев, у доброй трети которых обрублены ноги (горожане снимали сапоги). Но видно было, что кто-то начал заниматься уборкой. Ссылаются на то, что вот оттает земля, тогда выроем яму, соберем и похороним. Но земля оттает позже, чем трупы разложатся и начнут распространять заразу и эпидемические заболевания. 

Необходима немедленная строжайшая директива местным органам советской власти, чтобы силами населения трупы были собраны и захоронены или сожжены. Без подобной строгой директивы с обязательной проверкой исполнения ничего не будет сделано и тогда вспышки эпидемических заболеваний не избежать. 

Вот те три вопроса, по которым я считал своим долгом информировать Вас. 

За время войны я побывал на многих фронтах и во многих армиях. К сожалению приходится установить, что в наших боевых и политических донесениях, равно как и в отчетах и информации, далеко еще не изжит элемент хвастовства, очковтирательства и замазывания теневых сторон армейской жизни и боевой практики. Так было со «взятием» Холма, Рузы. Сум и многих других больших и малых населенных пунктов. Так систематически «на глазок», с потолка сообщают в Ставку цифры неприятельских потерь и трофеев. Так, мне кажется, информируют и по тем вопросам, которые стали предметом этой записки. Там, у места событий, особенно видны пагубные последствия такой «практики». У нас неисчерпаем резервуар людских ресурсов, велика, но неисчерпаема выносливость и привычность ко всему воюющего советского человека. А на войне всякий просчет, проистекающий от неверной информации, влечет за собой излишнюю трату драгоценной человеческой крови и нервов» 

(Цит. по: Гладких П. Ф., Золотухин А. Ю., Манжосов А. Н. Суровая действительность войны // Курский военно-исторический сборник. Вып. 17. – Курск, 2016. С. 34-38 со ссылкой на ЦАМО РФ, ф. 67, оп. 12022, д. 488, лл. 61-66)